Но никто не открыл мне философского камня. Я глядел в глубину моей души, как ныне смотрел в тигель, и вот что-то стало медленно проясняться. Я видел, как начала появляться изогнутая форма глиняного сосуда. Один человек создает после другого, и в этом только непрерывность одного и того же преемственного движения. Но я был единственным, обитавшим в этом лесу, человеком, как первый предок, взрывший землю и вделавший в нее тигель. И первый человек не был более покорным и более несведущим, чем я. Он так же однажды утром покинул свое пристанище и ушел в уединенные места. Он склонил свое чело сгоревшими и робкими глазами над работой огня и земли. Все люди — тот же древний и первобытный человек. Около моего тигля я привалил огромный камень и думал:
«Этот камень послужит мне наковальней».
Огонь! О, ты душа мира, пославшая мне это железо, будь моим покровителем! Заверши горение так, чтобы песок и все нечистое вещество исторглось и на дне горна остался бы только чистый и ценный слиток металла! Здесь пред тобою дрожит от томления темный сын мира, плененный твоею чарой! Огонь! Священный огонь, ты лишь один в силах освободить его неуклюжий и скованный ум!
Я молчал и сжимал свои зубы перед моей тайной и мукой, но таковы были мои чувства, рокотавшие тысячью голосов. И с наивной верой, как человек первоначальной поры, я смирил в молитве мое дикое сердце, и по моему воспаленному и почерневшему челу катился крупный пот. Все существо мое горело, нервы напряглись и застыли, я жил лишь одним клокотаньем работы в недрах раскаленной глины. У меня было ощущение, словно я сгораю на льдине, словно сердце мое — в пламени, а ноги и руки — заледенели.
Миновал уже полдень. Поблекшее солнце, как головня, угасало среди влажной мглы. Я потерял понимание времени, часы казались мне, объятому тоской и надеждой, тяжкими и вместе легкими. И вот, вдруг, горячая волна, нечистая и густая, прозрачная пена вспучилась у отверстия, исторгая песок и шлак, как бурный поток.
Радость, Радость, Радость! Радость!
Мой крик пронесся через весь лес, ибо ныне я не мог уже сомневаться, что рассчитал разумно. Я проломил отверстие тигля. На дне его лежал подобный лаве белый и ноздреватый ком. Я всунул в него узловатый сук кизильника и выдернул. На конце палки запеклась часть вещества. Я побежал к тому камню, который предназначался вместо наковальни. Тяжелой глыбой песчаника я стал ударять по железу. Вертел туда, сюда, переворачивал то на одну, то на другую сторону, стараясь придать ему кубическую форму. Мышцы мои разрывались от усилий. Из ободранных ногтей сочилась кровь. Непрерывно ударял я сильными размахами камня по мягкому слитку. Кругом весь лес вздрагивал, словно полный гнева я бил по самому сердцу земли. Рассыпались снопами искры, подобно рою пчел, обжигая мне бороду, волосы и руки. Я не чувствовал ожогов. Радость, Радость! Одной моей волей и ловкостью я создал первое оружие. Я мог теперь поднимать и опускать мой молот, который рубит и сплющивает. И ныне я гордо потрясал этой мощной и сырой массой металла, как хмельной человек. Быть может, неведомый предок так же, как и я, плясал, хохотал и вскрикивал. В каждой части нашего существа таится и вдруг обнаруживается столько глубочайшего безумия. Гордость отступает только мало-помалу перед всем, что надо знать и что никогда не будет познано.
