— Тебе мало тебя и меня в этом лесу? Пусть лучше тот уходит, если не хочет отведать моей пули.
Если бы в это мгновенье показалась на дороге тень человека, я уложил бы его на месте, как лесного зверя. Ева мне промолвила с нежным упреком:
— Ты был для меня нежным супругом, а теперь говоришь мне, как оскорбленный господин. Если то на самом деле друг, перед которым радостно тявкал Голод, можешь ли ты запретить этому животному обладать более привязчивым сердцем, чем твое?
Я смирился, устыдясь своего гнева, ибо она говорила разумно.
— Видишь, Ева, мы проливали невинную кровь и ныне я говорю, как опьяненный кровью человек.
Мы пошли туда, откуда доносился лай. Это был тревожный и вместе предупреждающий лай с короткими досадливыми вскриками, словно пред препятствием, в которых слышалась, однако, приветливость и гостеприимство, словно братское увещание. Лай то приближался, то удалялся, замолкал, возобновлялся, и вдруг мы увидали Голода, который описывал широкие круги и с легкими прыжками вел к нам большую, тощую и робкую собаку, которая, верно, заблудилась в лесу.
— Не бойся, — как бы говорил лай. — Этот человек совсем не такой ужасный, как кажется, а та пришла так же, как и ты.
И изнуренная собака вертелась теперь у наших ног и глядела на нас человечьими глазами.
Я услышал тогда в себе голос Творца, говоривший человеку в райском саду:
— Адам! Адам! Что ты сделал?
И я также внимал Еве, когда она говорила: «Если хочешь мне нравиться, ты дашь мне отведать кровь и жизнь животных этого леса».
А покорное животное убежало в чащу деревьев и привело другого заблудшего животного.
Ева, Ева! Вот прекрасный и поздний урок: мы проливали жизнь, и меня мучила едкая жажда. Но собака научила нас нежной любви, Отныне, когда нас начнет одолевать голод, я буду уходить в лес, и руки мои будут неуклюжи и неловки, как у угрюмого и покорного жреца. А эта милая и странно жестокая девушка принялась смеяться, сознавая свою юную власть.
В этот день мы привели к себе новое животное. Приласкав его, я сказал Еве:
— Как назовем мы его?
Она захлопала в ладоши и ответила мне:
— Назовем его Нуждою, потому что у нас уже есть Голод.
Какая у тебя смешная мысль, Ева! И; однако, не более странно, что одна собака называлась Голодом, а другая Нуждою. Голод и Нужда были всегда моими неразлучными спутниками. Одно без другого не встречаются. Смеясь, ты сказала Ева глубокую правду. Я опустил руку на ясные и влажные глаза животного, подул ему в ноздри и сказал:
