Парни поднялись, чтобы пожать ему руку, он поцеловал, как полагается по обычаю, старцев в лоб, но никто его не спросил, откуда он приехал, что собирается делать, когда уедет и куда…
— Ты перестанешь кричать? — сказал Башир.
— Замолчи, Ахмед, слушайся дядю. И не стыдно тебе плакать? — сказала Фарруджа.
Из темноты послышался голос Смины:
— Он голоден.
— Дайте ему поесть.
— Ничего нет.
Башир достал из кармана бумажку.
— Вот деньги, — сказал он, — ступайте купите чего-нибудь.
— Купить нечего, — сказала Смина.
— Как это?
Башир смутно почувствовал свою вину.
Объяснений, которых он ждал, так и не последовало. Мать, забившаяся в темный угол, где ее не было видно, была не очень-то разговорчива. Фарруджа время от времени вставала взглянуть на детей.
— Ну кускус-то есть в доме?
Монотонный голос Смины ответил:
— Армия каждому выделила паек муки, растительного масла, зерна — всего. Этого хватает на то, чтобы поесть только раз в день.
— Для тебя, — сказала Фарруджа, — у меня осталось еще немножко кускуса.
— Это для детей, — сказала Смина.
— Я не хочу есть, — сказал Башир.
— Завтра, — сказала Смина, — нужно пойти попросить паек для тебя у Тайеба.
Фарруджа увидела удивленные глаза Башира.
— Теперь он у нас начальник, — сказала она.
— Завтра меня вызывают в САС[48]. Я спрошу карточки у самого лейтенанта, так будет быстрее.
— Я хочу есть!
— Это он во сне, — вздохнув, сказала Фарруджа.
Ахмед наконец заснул, но и во сне ему снилось, что он хочет есть.
Баширу было не по себе.
— А старший брат, Белаид? — спросил он.
— Белаид продал свою душу христианам… Они построили ему деревянный дом там, рядом со своими… и он доносит на мусульман. А потом нужно еще дождаться, чтобы он протрезвел, а этого с ним не случалось с тех пор, как он вернулся из Франции.
— Мать! — сказала Фарруджа. Она тотчас же повернулась к Баширу: — Старший брат Белаид в хороших отношениях с французами, но пайками ведает не он, нет, пайки — это Тайеб.
— Я пойду спать, — сказал Башир, — спокойной ночи.
Он стал подниматься наверх, в комнату, которая служила и кладовой. Уже на пороге его опять догнал безучастный голос Смины:
— Когда завтра пойдешь к лейтенанту, тебя будут расспрашивать.
— Конечно, — сказал Башир.
— Не болтай много… и не умничай. Чем глупее будешь, тем лучше.
— Мать, — сказала Фарруджа. — Башир ведь прекрасно знает…
— Он ученый, был в школе ирумьенов[49], умеет находить болезни в теле, умеет их лечить, но… пусть не забывает, что я ему сказала: чем глупее он будет, тем лучше для него… — И, помолчав, добавила: — И для нас!
