Он рванул дверь, чуть не сорвав ее с петель. Маленький, тщедушный подросток, угреватый, с непомерно большой головой, прижался к стене, на нем было старое, слишком широкое пальто до щиколоток. Вид неуклюжий и в то же время решительный. Галстук. Начищенные ботинки. Мелкий служащий, небогатый и аккуратный.
— Доктор Лазрак?
— Да, это я.
— Простите, что беспокою вас… Но дело срочное. Можно войти?..
Он проскользнул за хозяином, прежде чем тот пригласил его.
— Меня зовут Арезки. Мой дядя всадил себе пулю в ногу… из охотничьего ружья… Да, оно было заряжено пулями… На кабана.
— Пуля в ногу… на охоте за кабаном?.. — сказал Башир.
— Правда, это немножко далеко отсюда, четырнадцать километров. Но у меня машина.
— Четырнадцать километров? А других врачей нет?
— Нам о вас говорили… Рамдан, учитель, знаете?
Маленький служащий, робкий, но решительный, дергал пуговицу своего пальто.
— И потом, нам нужен врач-мусульманин, обязательно!
Часы пробили половину. До начала комендантского часа оставалось всего тридцать минут. Башир вошел в ванную, побрызгал на себя духами, раздвинул шторы, чтобы посмотреть, не слишком ли много патрулей на улице.
— Учитель сказал: «Доктор Лазрак не откажется выполнить свой долг врача и алжирца».
Маленький служащий перестал теребить пуговицу и посмотрел Баширу в глаза. Башир подумал: «Если я впутаюсь в это дело, я уже никогда не буду принадлежать самому себе». Он резко поднялся.
— Видишь ли, брат, сейчас половина десятого. Мы не успеем даже доехать туда. Но я дам тебе рекомендацию к моему коллеге.
— Доктор, если бы вы сами…
— К сожалению, брат, сам я не могу.
Маленький служащий покраснел, встал.
— Тогда ничего не поделаешь. Спасибо и на том. И… Извините за беспокойство.
Он выскользнул в полуоткрытую дверь и, прежде чем спуститься по лестнице, огляделся в коридоре по сторонам.
Доктору Лазраку было не по себе. Он завернулся в теплый халат и, сжав кулаки, принялся шагать по натертому паркету от окна до двери, через которую только что вышел Арезки. Это была подлость гораздо более значительная, чем совокупность мелких ежедневных подлостей, которые он совершил за те два года, что длится война. Когда она разразилась, он сказал — это так, кустарщина. Долго не протянется. Это вьетнамцы вскружили им голову своей кустарной войной, своими неграмотными офицерами. Им сказали, что крестьяне, кричащими валами шедшие на приступ мощных дотов современной армии, были неотесанны и безоружны, такие же, как они, и, как ни косили их пулеметы, вера оказывалась сильнее. То, что сделали «нья ке»
