— Если по-дружески, то без проблем, — согласился я, мысленно проклиная себя за бесхребетность.
Что же до Сизова, то после встречи в школьном туалете, он старательно меня избегал. Вежливо здоровался, улыбался — и отходил. Как от прокаженного, которому запретили сообщать, что он прокаженный. Не скажу, что я сильно огорчался по этому поводу. Уж лучше холодноватая отстраненность, чем чрезмерное радушие, какое я наблюдал во время нашей первой встречи. К тому же, уже на второй день этот парень приперся на работу в черных брюках, лаковых туфлях и белоснежном пиджаке. Где он такой вообще раздобыл? Ограбил негра-пианиста? Выглядело просто дико. Ученики смеялись и тыкали пальцами вслед.
Спрашивал у Лены про попавшихся на краже учеников: вопрос с ними, вроде бы, удалось разрешить благополучно. Ну и слава богу, еще не хватало влезать в уголовный процесс, в котором я не в зуб ногой. Что же до провокаторов, про которых говорила моя нанимательница, то из Сонечки путем долгих уговоров мне удалось вытянуть только короткую ремарку, что они де как-то связаны с пресловутым Елизаровым-Геликом, тем самым, который не боялся открыто прогуливать уроки. Больше она просила этот вопрос не поднимать. Ибо тема больная и неприятная.
Вечером в четверг я подошел к окну и был немало удивлен, увидев на улице Евгения Валерьевича. Школьный учитель, облаченный в огромную синюю куртку, прогуливался возле общежития с таким видом, словно оказался здесь совершенно случайно. Тем не менее, время от времен он бросал осторожные взгляды в сторону окон не то второго, не то третьего этажа. Очевидно, высматривал кого-то.
— Нет, — сказал я сам себе, задергивая шторы. — Не сегодня.
Завтра слишком важный день, чтобы отвлекаться на местных малохольных.
Погрузившись в работу, я почти сразу же напрочь забыл о странном прохожем, так что прошел целый час, прежде чем я снова решил размяться. На этот раз мне захотелось пройтись до ближайшего магазина, прикупить кое-какой снеди на завтрак. Накинув пальто, я вышел на крыльцо и обомлел: в двух шагах от меня, разинув от удивления рот, стоял Сизов.
— Филипп Анатольевич? — неестественно высоким голосом без тени былой доброжелательности спросил он. — Что вы здесь делаете?
— Я здесь живу, — ответил я, в свою очередь насторожившись. — Это запрещено?
— Нет, что вы! — молодой человек хлопнул себя по лбу, словно вспомнил что-то важное. — Какой же я дурак! Надо было сразу догадаться, что вас поселят именно в общежитии.
