Не впервые высокія чувства и идеи, когда ихъ разносятъ потоки слишкомъ звонкихъ словъ, служатъ заградительной завѣсой, за которой происходитъ закланіе вполнѣ обоснованнаго притязанія. Что идея самоопредѣленія національностей противорѣчитъ формальному принципу соблюденія права — въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія. Посмотримъ, каковы тѣ историческія содержанія, которыя пришли здѣсь въ столкновеніе.
II[3]
Кажется, англійскіе государственные дѣятели первые формулировали въ качествѣ одной изъ цѣлей войны — защиту права малыхъ народовъ на самостоятельное государственное существованіе. По содержанію они въ этой формулѣ лишь воплотили свою вѣковую политику отстаиванія независимости малыхъ европейскихъ народовъ (напр., Греціи, Италіи) противъ большихъ и угрожающихъ опасной гегемоніей; по формѣ они въ ней воплотили свою традиціонную логику — выводить полуконкретныя обобщенія изъ наличныхъ реально существенныхъ фактовъ въ виду практически важныхъ цѣлей. Бельгія и Сербія всецѣло подходили подъ обобщеніе; оно могло пригодиться и для кое какихъ другихъ случаевъ — защиты Голландіи отъ возможнаго нашествія, сочувствія Польшѣ. Этого было вполнѣ достаточно для англійскаго обобщенія: мы воюемъ за самостоятельность Бельгіи, за самостоятельность Сербіи, за самостоятельность маленькихъ народовъ.
Но перейдя въ публицистическую обработку — въ особенности на материкѣ, въ частности въ Россіи — англійская государственная формула, какъ это бывало уже не съ однимъ англійскимъ частичнымъ обобщеніемъ, претерпѣла существенное преобразованіе. Она стала отвлеченной нормой, общимъ сужденіемъ: мы воюемъ за государственную самостоятельность всякой націи, за идеалъ этническаго государства, который долженъ благополучно разрѣшить наболѣвшія задачи. Такая формула казалась преисполненной чистаго духа народолюбія и права; ее вдобавокъ поддерживали отзвуки эпохи борьбы за національную самостоятельность и объединеніе Греціи, Италіи, Венгріи, Германіи; и, наконецъ, она казалась верхомъ соблазняющей мудрости, маня нейтральныя страны выгодными пріобрѣтеніями.
* * *
Лозунгъ государственнаго выдѣленія національностей съ самаго начала возможно было поддерживать лишь въ едва-ли подобающей для общей нормы односторонности. Правда, иной англійскій публицистъ — по крайней мѣрѣ въ началѣ войны — высказывалъ готовность даже на героическіе выводы, даже на отдачу Германіи нѣмецкихъ земель Австріи. Но все же этотъ героизмъ не доходилъ до примѣненія его, напр., и къ Италіи: Тріентъ съ Тріестомъ ей предлагали; но вѣдь и Мальта, и Сардинія, и Ницца, и Тессинъ населены итальянцами, а Савойя даже дала свое имя династіи. Само собой разумѣется, что увлеченіе формулой, примѣненной къ Трансильваніи и Буковинѣ, не дошло до распространенія ея на южную Бессарабію. Но распространять лозунгъ на Востокъ отъ Италіи и не распространять его на западъ или югъ или сѣверъ — не значитъ ли признаваться въ неподобающей для лозунга половинчатости. Послѣдовательность же оказалась бы не только непріемлемой, но и вызвала бы справедливыя нареканія и противодѣйствія, притомъ исходящія не изъ однихъ только интересовъ наличнаго обладанія, но еще и изъ серьезныхъ задачъ государственности. Не наводитъ ли это уже съ перваго подхода на мысль какъ о неосуществимости, такъ и о несовершенствѣ лозунга этнической государственности, — и даже о неполной искренности тѣхъ, кто его въ радужной обобщенности поддерживаетъ.
