Энвер вышел в коридор. Это был обыкновенный коридор поликлиники с батареями парового отопления под окнами, с пальмами в кадках и с надписями «У нас не курят». А в коридоре чинно сидели на скамьях пришедшие к врачам по поводу каких-то болезней или просто за бюллетенями, и среди них не оказалось ни одного знакомого. Энвер не торопился уйти из поликлиники, ему казалось, что все-таки это недоразумение, ему даже хотелось вернуться еще раз к врачу, он совсем было собрался вернуться, но потом решил, что это совершенно не нужно и что это произведет на врача просто странное впечатление. Он вспомнил, что главврач должен поставить печать на рецепте, и зашел к нему в кабинет, и тот оказался незнакомым, и это тоже было странно, потому что обычно, стоило Энверу куда-нибудь прийти, как у него там оказывалось огромное количество знакомых, и это иногда даже было ему в тягость. А здесь ни одного знакомого — просто удивительно. Главврач взял рецепт и внимательно прочитал его, потом посмотрел на Энвера и совсем было собрался что-то сказать ему, или Энверу так показалось, но потом ничего не сказал, а достал из ящика письменного стола печать и приложил к рецепту. А Энверу очень хотелось, чтобы этот главврач, у которого было спокойное, умное лицо, сказал бы ему что-нибудь или хотя бы спросил, для чего ему это выписали такой рецепт, но врач ничего не спросил, а разговаривать первым с незнакомыми людьми Энвер не привык, вернее, когда-то, наверное, умел это делать, но давно ему не приходилось заговаривать первым с незнакомыми людьми.
— До свидания, — сказал Энвер.
— Доброго здоровья, — сказал главврач.
Странное чувство овладело Энвером, это не был страх, правда, от него пересохло во рту, и появился какой-то привкус, и похолодели кончики пальцев рук, и он никак не мог сжать сильно кисти в кулаки, но это не был страх, а было какое-то чувство, которое он когда-то испытал в жизни и не мог вспомнить когда, потому что и не старался очень вспомнить.
Он вышел на улицу, сел в машину.
— День-то какой, Энвер Меджидович, — сказал шофер, — прямо лето... Я вот подумал над тем, что мы утром говорили, решил, что резон, конечно, есть в том, это и машин больше стало, и людей. Это верно. Но мне кажется, может, и ошибаюсь, в этом вопросе я плохо разбираюсь, может быть, ненаучно, но после войны сразу люди больше ценили друг друга, они, может, и не очень задумывались над этим, но так про себя порешили, что раз уцелел человек после войны, значит, повезло ему, что живой, — жизнь-то, она большая ценность... А остальное, раз живой-невредимый, все пустяки, все мелочи. А?
