— Вас-то я, возможно, еще уволю.
— Не сомневаюсь, таких, как я, как раз и легко уволить, только намекните, и я тут же подам заявление об уходе, а Набиева вы не заставите этого сделать. Тут же заявление в ЦК, копия в Кремль, еще одна копия в ООН. И не снимут — дипломированный специалист, развратом не занимается, в карты не играет, а то, что дурак... а как это докажешь? Вот и переведут этого Набиева куда-нибудь в Министерство культуры, или кинематографии, или в Управление геологии, там его дурость все равно заметна будет, но пользоваться логарифмической линейкой там уметь не нужно. А я ведь вас помню другим, я помню это время! Неравнодушным. И раньше у меня к вам было соответствующее отношение...
— Скажите, Алтай, вы нормальный?
— Бог его знает, — сказал Алтай. — И кто знает, что такое истинно нормальный?
— Вот письмо, — сказал Энвер, доставая из ящика стола сложенный вдвое лист бумаги. — Жалуются на вас, пишут, что вы оскорбляете публично председателя вашего жилищного кооператива, жуликом его называете.
— Так он же жулик, — сказал Алтай. — Потрясающий жулик, и все знают, что он жулик, но молчат.
— Может быть, все молчат, потому что еще не доказано, что он жулик. Лучше доказать, что он жулик, чем так его называть. А он ставит вопрос о вашем исключении из кооператива.
— Ничего у него не получится, — сказал Алтай. — А то, что он жулик, я ему докажу... Что с вами, Энвер Меджидович? Что с вами?!
«Сейчас пройдет, сейчас пройдет», — уговаривал себя Энвер, но пронзительная, затемняющая разум боль в позвоночнике не проходила.
Энвер с трудом мотнул головой:
— Ничего.
— Но, Энвер Меджидович...
— Идите, потом поговорим.
Алтай попятился, попытался задержаться в дверях, но Энвер махнул ему рукой: «Уходите!»
Он позвонил и сказал секретарше, что он на час уезжает и чтобы она вызвала машину. Он шел по коридору и знал, что увидевшие выражение его лица встречные оглядываются ему вслед. «Абсолютно не умеешь владеть собой», — ругал он себя, а боль между тем не проходила.
В коридоре поликлиники царила спокойно-умиротворяющая атмосфера. Солнечный свет лился из широких окон и фильтровался через ярко-зеленые ветки пальм, расставленных в кадках вдоль всего коридора. Он назвал свою фамилию миловидной девушке в окне регистратуры.
— А номер карточки вы не помните?
— Нет, — сказал Энвер, — я у вас редко бываю.
— Вы владелец карточки или член семьи?
— Владелец, — сказал Энвер.
Она быстро отыскала карточку.
— Вам в какой кабинет?
