под верком, в белом платье (слеповато-зыбким было платье), с веником вереска в руках, – прошла она – –
– – и нужен был год Арктики, сотни миль дрейфующего льда, умиранье, мертвь – чтобы скинуть со счетов жизни этот год, чтоб скинуть целое двадцатилетье, – чтоб после Арктики, после Шпицбергена, – прямо со Шпицбергена: –
– были ветреные пасмурные сумерки, в красную щель уходило лиловое солнце, в красную щель между лиловых туч, – но на востоке поднималась луна, и под луною и под остатками солнца щетинилась Двина. Парус клал карбас на борт. Помор был понур. Лачинов все время курил. Очень просторно и одиноко было кругом. На взморье уже были видны верки крепости, тогда померкло солнце, луна позеленела, и в поселке в одном-единственном оконце был свет. Помор сказал: – «Приехали, – ишь, какиё гремянные воды в сегодушнём лете». – Пришвартовались, вышли на берег. Было кругом безмолвно и дико. Помор пошел к знакомому дому, постучал, спросил: – «Спитё, православныё?» – Из избы ответили: – «Повалилися!» – «Где здесь поселенка у вас живет?» – Поселенка жила в крайнем доме, – в крайнем доме был один-единствонный на все становище в оконце свет. – «Ну, прощай, старик, – сказал Лачинов, – я здесь останусь» – –
Лачинов постучал в окно. Отперла она. Он вошел и сказал:
– Ну, вот я и пришел к вам. Вы меня не помните. Я принес вам всю мою жизнь – –
В Москве были мокрые дни. И, как каждый день, после суматошного дня, после ульев студенческих аудиторий, после человеческих рек Тверской и лифтов Наркомпроса на Сретенском бульваре, – в пять часов приходил тихим двором старого здания университета профессор Кремнев, шел в Зоологический музей и там в свой кабинет – к столу, к микроскопу, к колбам и банкам и к кипе бумаг. В кабинете большой стол, большое окно, у окна раковина для промывания препаратов, – но кабинет невелик, пол его покрыт глухим ковром, – и стен нет, потому что все стены до потолка в банках с жителями морских доньев Арктики. Каждый раз, когда надо отпирать дверь, – вспоминается, – и когда дверь открыта, – смотрит из банки осьминог: надо поставить его так, чтобы он не подглядывал! – Это пять часов дня. – От холодов, – от тросов, от цинги пальцы рук Кремнева узловаты, – впрочем, и весь облик сказывает в нем больше пиратского командора. В кабинете тишина. – От полярной экспедиции у Кремнева осталась одна ненормальность: он боится мрака, в кабинете его светлее, чем днем, горят две пятисотсвечные лампы, – и первым его делом, когда он вернулся изо льдов, была посылка ящика семилинейных стекол на Новую Землю самоедам (эти стекла пришли к самоедам через год). – Кремнев готовился к новой экспедиции в Арктику. Мифология греков рассказывала о трех сестрах Граях – о Страхе, Содрогании и Ужасе, которые олицетворяли собою седые туманы; с рождения они были седовласы, старухи, и у всех трех был одни глаз: – Европейская Международная комиссия изучения Полярных стран проектировала послать в Арктику цеппелины
