Тюремщики поставили на пол два ведерка, а также стопку эмалированных мисок. Один из них забрал ведро для воды, другой парашу, после чего они молча удалились. Они держались как люди, привыкшие убирать за скотиной. Когда дверь за ними закрылась, заключенные расположились на корточках вокруг ведерок, а Джон Грейди стал раздавать миски, которых оказалось почему-то пять, словно должен был появиться кто-то еще. Ложек-вилок не принесли, и потому фасоль приходилось накладывать кусками тортилий.
Эй, Блевинс! Есть будешь, спросил Джон Грейди.
Я не голоден.
Подкрепиться никогда не мешает.
Лопайте сами.
Джон Грейди зачерпнул фасоли куском тортильи, положил лепешку сверху и протянул миску Блевинсу. Тот поколебался, потом взял ее и поставил себе на колени. Через какое-то время он неуверенно заговорил:
Что вы им про меня наговорили?
Ролинс перестал жевать, покосился на Джона Грейди, который обернулся к мальчишке и ответил:
Чистую правду.
Так я и поверил, проворчал Блевинс.
А ты думаешь, для них имеет какое-то значение, что мы про тебя сказали, прошипел Ролинс.
По крайней мере, вы могли бы постараться мне помочь.
Ролинс удивленно посмотрел на Джона Грейди.
Например, замолвить за меня словечко, продолжал Блевинс.
Как это мы не догадались, фыркнул Ролинс.
Вам это ничего не стоило бы…
Заткнись, недоносок, взорвался Ролинс. Чтобы я больше тебя не слышал! Только пикни ― все уши оборву!
Оставь его в покое, устало произнес Джон Грейди, но Ролинс не унимался:
Ты просто кретин! Неужели ты думаешь, капитан не знает, кто ты такой? Он раскусил тебя, как только тебя увидел… Нет, он раскусил тебя раньше ― до того, как ты явился на свет божий… Чтоб ты провалился, недоносок! К чертям в самое пекло…
Казалось, еще немного ― и Ролинс разрыдается. Джон Грейди положил руку ему на плечо.
Кончай, Лейси… Успокойся.
Днем снова появились тюремщики, принесли воду и парашу, забрали грязные миски и ведерки из-под еды.
Интересно, как там наши лошадки, подал голос Ролинс.
На это Джон Грейди только покачал головой.
Кабальос, сказал старик
Си, кабальос, кивнул ему Джон Грейди.
В камере сделалось жарко. Заключенные сидели и прислушивались к звукам, доносившимся из поселка. По дороге время от времени проходили лошади. Джон Грейди спросил у старика, не обижают ли его здесь, но тот лишь махнул рукой. Потом сообщил, что к нему особенно и не вязались. Старик им неинтересен. Слишком слабый противник. Помолчав, он добавил, что для стариков боль ― обычное дело. Болью их не удивишь.
