Очень не многие из нас по-настоящему естественны, значительно чаще естественность проявляется частично, элементами, односторонне. Естественен ребенок со своими «хочу», «дай», «покажи», «ты меня не любишь». Попробуйте сейчас, будучи взрослыми, повторить эти же самые слова… Что составляет трудность? На первый взгляд она не заметна, но если раньше мы говорили эти слова, переживая суть своего желания всем своим существом, то теперь мы дробим их. Мы проговариваем каждую букву в надежде, что за этим вашим лингвистическим маневром потеряется слово с его смыслом и значением. Нам стыдно и страшно. Стыд и страх в первую очередь пресекают естественность-спонтанность.
Маленький человек слишком хорош для того мира, в который он попадает, но он не знает того. Он улыбается знакомому лицу – радуется, смеется. Но вот мама… Мама занята, у нее много других дел, она все реже и реже обращается к ребенку – у нее заботы, проблемы, пеленки, молочные смеси, диатезы, мастит. Она поневоле начинает относиться к своему малышу формально, а потом вдруг срывается на него за какой-то незначительный «проступок». То, что было так дорого и радостно, – нить единства и целостности с матерью, чувство принятия и защищенности, – вдруг обрывается и пропадает. Малышу страшно, больно, непонятно. Он сжимается и уходит в себя. Он задается бессловесным вопросом «Что случилось?» и, будучи «в себе», только себя может ощутить причиной этого. Так рождается стыд и именно в тот момент, когда хотелось радоваться.
Крепко-накрепко в дальнейшем будут связаны интерес, радость и сексуальное возбуждение со стыдом и страхом. Наша врожденная естественность-спонтанность проявляется интересом к миру, радостью этого отношения и сексуальностью. Мы проявляем себя в этих переживаниях, и все это по тем или иным причинам окажется под гласным и негласным запретом. Так под запретом оказывается наша естественность и спонтанность. Естественность-спонтанность надевает маску «инкогнито» – теперь мы и сами будем с трудом отличать свое истинное «я». И лишь по трагичности этой разделенности мы сможем отличить нашего «Мистер Х» от всего остального. Говоря или делая что-то, мы будем подчас отталкиваться от него, от этого своего истинного «я», но так и не сможем дать ему слово. «Я» и «мы» будет заменено на безличные предложения: «может быть…», «а как насчет…», «ты бы не хотел…» Так пролегает граница в нас самих.
