Всё это плюс ещё что-то я, кажется, говорил вслух.
Очнувшись, я вдруг понял две вещи: во-первых, прошло очень много времени, и во-вторых, Хаймы на моих коленях не было. Жутко болела голова — так всегда бывает, когда смешиваешь "гвоздь", химию и сурроэль. Всё казалось каким-то ненастоящим, словно во сне. Повернув голову влево, я увидел Хайму в метре от меня — она лежала рядом со своей сумочкой. Голое тело, освещаемое тусклой лампой, было всё в кровоподтёках, ссадинах и синяках. Я снова начал плакать, понимая, что это мне не снится, что это — реальность, и что эту реальность сотворил я сам.
Хайма не двигалась. Я подполз к ней и перевернул на спину. Всё лицо её представляло сплошной синяк, рот был приоткрыт и в нём запеклась кровь. Мой взгляд опустился ниже, и тут я закричал.
Пилочкой для ногтей Хайма буквально вырвала себе вену на левой руке.
Надеюсь, я тоже покончу с собой, но проблема заключается в том, что я трус, а чтобы решиться на самоубийство, нужно быть или полным психом, или обладать твёрдым характером и железной волей. Я уже два раза касался ножом своего запястья, но дальше этого дело не шло. Труп Хаймы так и лежит рядом со мною, укрытый одеялом. С того момента, как я проснулся, прошло уже часа три, и по всем правилам, мы сейчас должны быть на занятиях. Я не знаю, что мне делать. Где-то плачет ребёнок, оставшийся без матери… Глядя на диван, я вспоминаю, как мы с Хаймой трахались на нём — благодаря мне, этому больше не суждено повториться.
Ну что ж, ещё одна попытка.
Закрываю глаза, на ощупь дотрагиваюсь лезвием ножа до запястья.
Я люблю тебя, Хайма.
Прости меня.
1997
© Алексей Шведов, 2003
