Эпилепсия отличается в данном случае от истерии, но религиозный момент присутствует и в ней, а именно в кликушестве. Алеша вспоминает свою молящуюся мать: «он запомнил… пред образом на коленях рыдающую как в истерике, со взвизгиваниями и вскрикиваниями, мать свою… ее лицо было исступленное, но прекрасное» [Братья Карамазовы: 21]. Рассказчик уведомляет читателя о «нервной женской болезни [Софьи Ивановны], встречаемой чаще всего в простонародье у деревенских баб… от этой болезни со страшными истерическими припадками, больная временами даже теряла рассудок» [Братья Карамазовы: 9,16][7]. С Алешей сделался истерический припадок после циничного рассказа отца о покойной кликуше. Во время припадка он необычайно похож на мать. (Припадок Алеши связывает истерику с кликушеством.) Кликушество рассматривается как эквивалент религиозной истерии, характеризующейся предельным восхищением и исступлением. Сопоставление истерии («нормальных») женских протагонистов в произведениях Достоевского с кликушеством интересно в том отношении, что оно позволяет соотнести простонародную «русскую» болезнь с болезнью, восходящей к античности, но сделавшейся модным объектом изучения в медицинских и психологических исследованиях XIX века. Крик, визг, хохот, неестественный смех, рыдание, скороговорка, крайнее беспокойство, обморок, падение навзничь — характеристические признаки истерического припадка. Истерические аномалии выявляются в голосе, жестикуляции, поведении. Схожие признаки упоминаются и при описании кликушества — взвизгивания, вскрикивания, жесты (она обнимала сына «крепко до боли»). Достоевский не проводит этого сопоставления последовательного дает основание думать, что отчаянное восхищение простонародной женщины и тайная печаль светских дам, о которой рассказчик упоминает, являются религиозными и нерелигиозными вариантами одной и той же болезни.
В русском языке греческому слову «эпилепсия» соответствует термин «падучая». Греческое название, с одной стороны, и народно-русское — с другой, будучи вполне синонимичными, обнаруживают разные аспекты в именовании болезни. В «падучей» слышится ряд со слов со значением «падения» (ср. нем. Fallsucht). Эпилепсия звучит более возвышено, несмотря на всю внешнюю феноменологию болезни, — судороги, крики и гримасы. Остается догадываться, насколько чуток был Достоевский к семантическим оттенкам в синонимии «эпилепсии» и «падучей».
Мышкин описывая свои ощущения, называет болезнь равно «эпилепсией» и «падучей». Ощущение высшей реальности испытывают Кириллов и Мышкин перед падучей, Елена и Смердяков переживают только «падение» (буквально — падая оземь или вниз по лестницы в погреб). Падучая как будто выворачивает наизнанку возвышенное ощущение гармонии и безвременности перед приступом эпилепсии — «вселенский хронотоп» обращается в хронотоп мучительной временности. Молниеносный взгляд в вечную гармонию, видение «внутреннего света» уничтожаются возвращением в телесное. Спасения в эпилепсии нет.
