— …Фамилия?.. Национальность?.. Место рождения?.. Поясните, как все произошло.
— Не знаю… — сказал Шарифов. У него вдруг все перевернулось: «Это же допрос… Идиот! Зачем устроил такое?.. Зачем?.. Ты понимаешь, что теперь начинается?» — Я еще не верю… — сказал он. — Внутриартериальное нагнетание сделал, а она не ожила… Я еще не верю, что это из-за меня.
— Видели, из какой бутылочки вам подали этот… — Евстигнеев заглянул в блокнот, — дикаин?
— Нет… Я обязан был вслух прочитать надпись на этикетке. Такой порядок. Но я… — Он не знал, как сказать: «торопился» — не то, «разозлился…» — это действительно, но сказать так для протокола нельзя. — Я был очень взбудоражен одним разговором…
— Я запишу: «Находился в состоянии душевного волнения», — сказал Евстигнеев. Он встряхнул авторучку. Буквочки, которые следователь выводил, были длинненькими, четкими, каждая отдельно, с наклоном влево. — «И не прочитал надпись… — он повторил вслух все, что писал, — над-пись… на этикетке… После в-веде-ни-я…» — Евстигнеев поднял голову от протокола. — Сколько ввели?
— Полшприца…
— Шприц пустой лежит.
— Наверное, вылилось… Или сестры вылили.
Лицо у Евстигнеева стало пасмурным.
— Это очень плохо. Нельзя было ни выливать, ни убирать в операционной до моего прихода. Получается заметание следов преступления, Владимир Платонович. — Он замолчал, кашлянул, сказал мягче: — Я не хочу обвинять, конечно, в умысле. Очень всех уважаю и знаю лично, но это сделали зря… Осложняет расследование… — Он встряхнул авторучку. — Давайте закончим: сколько лекарства было в шприце?
— Пятнадцать кубиков.
— Значит, так… — Следователь склонился над протоколом. — «После введения… около семи миллилитров… дикаина… неизвестной мне концентрации…»
— Почему неизвестной?
— Вы же сказали, что не прочитали этикетку…
— Да. Не прочитал. — Он подумал: «Только глянул. Это был трехпроцентный».
Евстигнеев поднял голову.
— Как писать: «…больная Вдовина потеряла сознание»?
— Нет, — сказал Шарифов, — она просто умерла.
Приоткрылась дверь. В ней показалась Лида. Увидела обоих. Видно было, она не знала, к кому обратиться. Сказала мужу:
— Кира! Кирилл! На минутку…
— Я занят, — сказал Евстигнеев.
— На минутку, говорю.
— Я занят. Закрой дверь… Я сказал — закрой дверь.
Она закрыла.
— Так как же писать? Так сразу и умерла?
— Пишите: «Произошла остановка дыхания». Ясно, что был паралич дыхательного центра. Дикаин в таких случаях всегда угнетает дыхательный центр.
— Подпишите, — сказал Евстигнеев. — Только разборчиво. У докторов всегда неразборчивые подписи. Вот здесь: «Все записано с моих слов правильно». И еще внизу каждой страницы… Нет, вы прочитайте сначала…
