«А ведь радист дважды работал возле Бровцов, причем в ночные часы, едва ли он стал бы ездить туда издалека и возвращаться по пустынным дорогам, рискуя быть запеленгованным и схваченным. Какая нужда? Не налицо ли здесь нагловатая самоуверенность немецкой разведки? Тогда наши предположения и принятые меры правильные. Впрочем, в любом случае они на сегодня необходимы…» — обдумывал ситуацию Анатолий Николаевич, окатываясь холодной водой.
Даже стылый душ не охладил сомнений Михеева. Он понимал, что радист не такой уж болван, чтобы глупо рисковать и лезть в совершенно вероятный капкан, когда проще простого подать голос морзянки откуда угодно. А там ищи-свищи. «Что ж, тогда придется идти ва-банк. И сделают это особисты из той воинской части, ближе к которой окажется радист при запеленговании», — нашел самое простое решение Михеев, испытав при этом не столько удовлетворение, сколько недоумение — как это сразу не пришло ему в голову. Он отложил намыленный помазок, вытер полотенцем лицо, прошел к телефону и позвонил дежурному по управлению, попросил срочно прислать за ним машину.
Брился Анатолий Николаевич старательно, не спеша, без конца поправляя спадающую на лоб прядь мягких русых волос. Они у него были чуток волнистыми, с желтинкой. Исподлобья приглядываясь в зеркало к собственному лицу — гладкому, с тугими скулами, он успевал размышлять. В сознании по частям складывалась шифровка, которую он собирался нынче же послать Ярунчикову:
«В целях надежного выявления радиста… учитывая возможность выхода его иа связь в более отдаленном от Бровцов квадрате, чем предполагается, необходимо привлечь к поиску сотрудников…»
Выпив стакан холодного чая, Михеев направился было будить жену — скоро подымать сына в школу, но тут увидел своего девятилетнего Диму.
— Ты что так рано встал, пап? — сонно морщась, спросил сын, такой же голубоглазый, как и отец, но тощий, длиннолицый, с торчащими в разные стороны жесткими волосами.
— Дела, сынок, — ответил Анатолий Николаевич, с сожалением подумав о том, как мало ему приходится видеться и говорить с Димой. Только в выходной, а на неделе почти не получается. Встает, когда тот уже в школе, а днем, во время своего перерыва с пяти до восьми вечера, успевает пообедать и немного вздремнуть: работа вечером редко укладывается в официальный промежуток до часа ночи, нередко заканчивается на рассвете.
Удовлетворенный ответом отца, Дима подсыпал рыбкам корма, отряхнул руки.
