Брем ничего не ответил. Такие упреки слышал он не впервые. Еще после выхода книги «Жизнь птиц» ему говорили, что уж слишком он увлекается характерами птиц, наделяя пернатых совершенно несвойственными им чертами. Они у него и веселые, и печальные, честные и вороватые, лукавые и подлые, благородные и прямодушные.
Где-то в душе Альфред понимал, что некоторые упреки справедливы. Но скорее готов был выслушивать их, чем становиться на точку зрения тех натуралистов, которые считают, что животные не способны ни думать, ни чувствовать, ни переживать. В отличие от церковников, наделявших животных душой и способностями логически мыслить (в пределах, конечно, отпущенных им богом), эти ученые считали всех зверей и птиц лишь живыми автоматами. Брема не устраивала ни та, ни другая точка зрения. Он не считал животных способными мыслить так, как мыслят люди, но и категорически отрицал то, что животные лишь автоматы. Да и как он мог не отрицать этого, если собственными глазами видел сотни обратных примеров.
В тот вечер, разговаривая с гостем об отношении обезьяны к ребенку, Брем вспомнил о своем любимце Коко, который жил у него в Африке. Брем снял с полки книгу, открыл на нужной странице и протянул гостю.
«Коко, так звали нашего самца, тотчас взял под свое покровительство маленькую обезьянку, обращался с ней с материнской нежностью, стерег ее, пока она ела, и согревал по ночам на своих руках. Он постоянно заботился о ее здоровье, беспокоился, когда она отдалялась от него на несколько шагов, и при малейшей кажущейся опасности тотчас звал ее к себе назад. Когда мы хотели отнять у него этого детеныша, он тотчас приходил в ярость, бросался нам в лицо, кусал все вокруг и защищал своего приемыша всеми силами.
Так прожили они вместе несколько месяцев. Вдруг малютка захворала и через несколько дней умерла. Горе ее приемного отца было беспредельно; оно не было похоже на горе животного, но скорее на скорбь глубоко чувствующего человека. Прежде всего взял он своего мертвого приемыша на руки и ласкал его на все лады, обращался к нему с самыми нежными интонациями голоса, гладил его, как прежде, с большой нежностью. Потом посадил его перед собой, смотрел и, когда убедился, что он умер, начал кричать самым жалобным голосом. Несколько раз пытался он возвратить его к жизни и каждый раз громко вскрикивал, когда видел, что любимец его оставался без движения. Целый день он ничего не ел; мертвый зверек поглощал все его внимание. Наконец силой мы отняли его у него и перебросили через высокую стену нашего двора в сад. Через несколько минут Коко перекусил свою толстую веревку, чего прежде никогда не пробовал делать, перескочил через стену и снова возвратился на свое прежнее место, держа трупик в руках. Опять привязали мы его, опять отняли у него мертвого детеныша и бросили в глубокий колодезь. Коко опять вырвался и убежал из дому и больше уже не возвращался. Вечером в тот же день видели, как он бежит к лесу».
