Отдав филина отцу, Альфред направился в спальню — утром надо было идти в школу, а занятия начинались рано. Но отец остановил его. Он сказал, что к тому времени, когда Альфред вернется из школы, тушка филина может испортиться. И дело не в том, что Альфред потратил много сил, выслеживая эту птицу, а в самой птице… Альфред сразу понял отца. И хоть от усталости дрожали руки, хоть слипались глаза, Альфред аккуратно снял шкурку и сделал все, чтоб сохранить ее.
Может быть, отец схитрил: ведь дело происходило осенью, и тушка филина вполне могла пролежать сутки. Но если Альфред тогда не усомнился в необходимости довести дело до конца, то здесь, в Африке, под палящими лучами солнца, он не мог поступать иначе.
Иногда при слабом свете фонаря Альфред работал до рассвета. А утром снова с удовольствием отправлялся на берег.
Правда, на берег Альфред стремился не только потому, что там чуть ли не на каждом шагу встречались неизвестные или малознакомые ему птицы. Его все больше и больше угнетало присутствие «святых отцов». Один постоянно изводил его своими проповедями и поучениями, другой раздражал своей глупостью, жадностью, трусливостью, третий возмущал нетерпимостью к «иноверцам». На барке они буквально преследовали Брема, и, только оказавшись на берегу, Альфред испытывал облегчение.
Но однажды, отправившись на берег, Брем увидел, что священнослужители последовали его примеру. Мало того — в руках «святых отцов» были ружья. Альфред не знал, что изнывающие на барке от скуки монахи решили поразвлечься стрельбой.
Надолго запомнил Альфред это ужасное утро — утро «развлечения» священнослужителей, — они палили по всему, что мало-мальски двигалось или издавало хоть какие-то звуки.
И Альфред не выдержал:
— Что вы делаете, святые отцы?
Монахи, как по команде, опустили ружья и повернулись к Альфреду. В наступившей тишине было слышно, как неподалеку в кустах в предсмертной агонии бьется большая птица, как стонет раненная неудачным выстрелом другая, упавшая в заросли тростника.
Альфред понимал, что слишком молод, чтоб вступать в спор с этими людьми, к тому же лицами духовными. Но он все-таки не мог сдержаться:
— Что вы делаете, святые отцы? Почему вы убиваете этих птиц? Зачем вам это?
— Но ведь вы тоже убиваете их! — начал было патер Петремонте.
— Да, к сожалению, коллекционирование в естествознании почти всегда связано с убийством. Но это необходимо. Во имя науки, во имя просвещения…
— Мы убиваем лишь тогда, когда угодно господу богу, — ровным, глухим голосом произнес другой монах — Рилло.
