Манугина улыбалась так ласково и нежно, что вся Шанина душа раскрывалась перед нею. И говорила Манугина:
– Мне весело смотреть на вас, Шаня. Вы – вся светлая и страстная. Не знаю, будете ли вы счастливы, но вы достойны счастия. Но, милая Шаня, может быть прекрасною жизнь и без того счастия, которого вы теперь хотите.
И опять они говорили о жизни прекрасной, свободной и достойной, о радостях искусства и красоты, о восторгах жизни, творимой по воле нашей. Одна мечтала о жизни, еще не зная ее, другая говорила как умудренная и радостным, и горьким опытом.
Говорили о невинных стихиях, сурово-дружеских человеку, о прекрасном теле человека, созданном вместить в себя радости, и восторги, и темные муки. О пафосе освобождения, о радостной наготе, о свободной пляске.
Пароход шел глубоким фарватером близ берега. Шане казалось, что каждый из пассажиров нес в своей душе гордое сознание своей данности и значительности. Казалось ей, что здесь каждый думает: «Для меня эта громада так легко и свободно рассекает волны».
Кое-где мелькали утлые лодчонки. На берегу виднелись шумные ватаги нагих ребятишек. Некоторые ждали, когда пароход пройдет и взволнует воду. Тогда они с громкими криками бросались против волны. Плыли, – и брызги воды из-под их ног многоцветно сверкали на солнце. Другие бросались в воду, еще издали завидев пароход. Они плыли ему навстречу, уверенно и неторопливо, как веселые рыбы. Когда они, неспешно разгребая воду руками и отталкиваясь ногами, проплывали мимо борта, около их желтовато-алых тел, наклонно погруженных в воду, голубая вода казалась радостно прозрачною.
Как бы в связи с их прежним разговором, Манугина сказала:
– Для ребятишек пароход – только орудие чувственной игры. Видите, Шанечка, какие маленькие голые тела, и какая громада – наш пароход, и какие он разводит волны! Человек-то, выходит, сильнее машины, сильнее волны.
– Конечно, сильнее, – уверенно сказала Шаня. – Это я по себе знаю. Я уверена, что все будет так, как я захочу.
Манугина покачала головою и, словно сама с собою споря, сказала:
– А потом приходит усталость, и воля слабеет, и уже не хочется ничего хотеть.
Пароход подходил к пристани. Ждет ли кто? Получил ли дядя Жглов письмо? Сам встретит или свою дочь пришлет, Юлию?
Пусть уж лучше одна Юлия встречает. Дяди Жглова побаивалась Шаня.
В радостной суете приезда Шаня простилась с Манугиною.
– Приходите ко мне, Шанечка, – приглашала Манугина. – Рада буду вас видеть. Научу веселому танцу.
