– Иди, – говорит Дуня.
Шаня опять накинула платок и вышла снова. На этот раз Шаня была спокойнее. И уже все казалось ей обыкновенным и простым. Попался пьяненький писарек.
«Опять пьяный!» – с ужасом подумала Шаня.
И сейчас же утешила себя поговорочкою: «Пьян да умен, – два угодья в нем».
Подошла, спрашивает:
– Скажите, пожалуйста, как ваше имя.
Писарек пошатывается, сладко улыбается и говорит:
– Коварный изменщик.
Делает Шане глазки и любезничает.
– Какой помпончик! Милашечка! Душечка, где вы живете? Позвольте вас проводить.
Шаня опять убежала. Дома рассказывала, смеясь, и сама себя бранила:
– Дура! Охота гадать! Ведь знаю имя, сама знаю, а спрашиваю. Вот за это меня и дразнят.
День за днем, неделя за неделею.
Вот настал и печальный Шанин день, самый печальный, отмеченный черным, – годовщина разлуки. Шаня пост на себя наложила, ничего не ела, кроме хлеба и воды. Думала: «Не сама ли я виновата?»
Кается Шаня, плачет. Как на грех, погода хорошая, ясная, – последние морозные дни при ярком солнце. Днем развеселилась вдруг Шаня, – Дунечка уж очень забавна была с рассказами о своем Леше и так забавно серьезен был Володя. И вдруг вспомнила Шаня, что печальный нынче день. Заплакала, удивляя Дунечку.
– Что ты, Шанечка? – спрашивает Дуня.
– Ах, Дунечка, не знаешь, – годовщина разлуки.
Поняла Дунечка, утешала, сама плакала. Володины глаза с диким выражением устремились вдаль. И думал опять Володя: «Зачем, для чего жить?»
Володя решился умереть. Но так трудно! Преодолеть привычку жить, прервать недосланный сон!
Весна прошла в сомнениях и колебаниях. Летом, как зреют ранние плоды, созрела решимость умереть. В сундуке, где хранились старые, оставшиеся от отца вещи, Володя нашел револьвер. Попробовал в лесу, – исправен. Достал патронов и пуль.
Прошло еще несколько дней в муках и в волнениях, в борьбе с животным страхом перед смертью.
Даже заметили дома. Спрашивали сестры:
– Что с тобою, Володя?
– Да так, ничего, – отвечал Володя. – Голова побаливает. Пройдет скоро. Пустяки.
Разговоры с товарищами не утешали. Все было страшно умирать. И вдруг настало холодное спокойствие.
В нежаркое, тихое утро Володя пришел к Шане. У Володи был растерянный и жалкий вид. Привычная, слабая жалость шевельнулась в Шанином сердце и затихла. Володя спросил:
– Все о Женьке думаешь?
– Думаю, – упрямо сказала Шаня. Покраснела. Жалко Володю, да сердцу не прикажешь.
– Брось ты о нем думать, забудь его, – умолял Володя. – Я скоро умру, у меня предчувствие, но знай, что ничего хорошего не дождешься.
