– Экая мужичка, – уронила Маша, стараясь выразить большое презрение.
– Миликтриса Кирбитьевна! – ответила Шаня и сделала кислую гримасу.
– Как ты смеешь так со мною разговаривать, уличная девчонка! – крикнула Маша.
Шаня прыгала и кривлялась.
– А коли ты такая важная, так и не связывайся с уличной девчонкой! – кричала она. – Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты!
– Вот папа скажет твоему отцу, чтоб тебя высекли.
– Ну ты еще и не посмеешь ничего своему отцу сказать, – тебе самой достанется: зачем на улице базаришь! фря курносая!
– Вот погоди, дворник с метлой придет, – сказала Маша, стараясь принять равнодушно-презрительный тон.
– Ай, ай, как страшно! – крикнула Шаня, отбегая. – Фискалиш-ка презренная, забралась на вышку шпионить.
У конца забора Шаня остановилась, сделала Маше нос и крикнула:
– Жди себе братца.
Маша отвернулась, досадливо покусывая тонкие губы. Шаня убежала было за угол, но вдруг вернулась.
– Пока ты собачилась, – крикнула она, – твой брат домой пришел.
В самом деле, кто-то прошел по двору, но кто, Маша не успела заметить: дверь на крыльце уже затворялась. Маша обрадовалась и побежала домой. Но это был только почтальон, а Женя еще не возвращался.
На перекрестке двух улиц, безнадежно пустынных и грязных, Женя и Шаня сошлись, улыбаясь еще издали друг дружке и остановились посреди луж. Шаня передала мальчику разговор с Машею.
– Нажалуется, – пробормотал Женя, нахмурившись.
– Не посмеет, – решительно сказала Шаня.
– Ну да, не посмеет. Она про себя не скажет, не беспокойся, а наболтает, что видела нас вместе. Мать опять молебен отслужит.
– Молебен? – переспросила Шаня и звонко засмеялась.
– Это мы с отцом так называем, – начал объяснять Хмаров, и приунывшее было лицо его опять заняло горделивым сознанием своего остроумия. – Она, видишь ли, начнет сцену: нервы и все такое. Будет пилить, пилить, точно все это нужно. Ну отец и говорит: начала молебен петь.
– Молебен петь, – смеясь, повторяла Шаня.
– Пожалейте, говорит, мои бедные нервы, – с внезапною злостью заговорил Женя, – а сама всем нервы надрывает. И тут еще дядюшка и тетушка.
Они пробирались по грязной улице. Женя терся новеньким мундирчиком о рогатые изгороди, слаженные из осиновых жердей, и шлепался модными сапожками в мутные лужи. Шаня выбирала сухие местечки по другой стороне улицы.
– Экая трущоба! – раздражительно сказал Женя. – Точно не может твой отец мостков набросать.
– Иди сюда, – звала его Шаня, – там сапоги загваздаешь.
