– Как же?
– Да как-то уныло, и точно он презирает.
– Ошибаешься, Валя: он не гордый и никого не презирает.
– Только я его боюсь.
– Что ж в нем страшного?
– Да у него глаз дурной.
– Что ты, Валя, – что это значит?
– Ну вот, посмотрит и сглазит.
– Ах, Валя, а еще учительница!
– Да правда же, Анна Максимовна, есть такие глаза. Уж это у человека кровь такая. Он и сам не рад, да что ж делать, коли кровь…
– Перестань, пожалуйста.
– Вот, вы ни в чох, ни в сон не верите.
– Какая ты еще неразумная девочка, Валя!
– Какая я девочка! Мне уж скоро двадцатый пойдет.
– То есть недавно восемнадцать исполнилось, и ты еще лазаешь по заборам. Где это ты приобрела?
Анна взяла Валину руку, на которой через всю ладонь проходила красная, узенькая, совсем еще свежая царапинка.
– А это я об мотовиловский забор, – без всякого стеснения объяснила Валя.
– Как же это так?
– А мы за сиренью ходили.
– В чужой сад, через забор, воровать цветы! Валя, как вам не стыдно!
Валя покраснела и хохотала.
– Ну так что ж такое! – оправдывалась она. – Цветы все крадут, даже комнатные, примета есть – лучше растут. Да и куда им сирень, у них много, даром отцветут.
– А если поймают?
– Не поймают, – убежим.
– И вы опять и нынче, как в прошлом году, будете бегать с братьями и сестрами воровать чужой горох? Право, Валя, я совсем на вас рассержусь.
– Да ведь какой же кому убыток, если возьмем по горсточке гороху?
– По горсточке! Полные подолы!
– Ведь это же только для забавы: мы у них, они у нас могут. На репище да на гороховище все ходят.
– Иди, – я совсем сердита.
– Ну я больше не буду, право, не буду, – говорила Валя, смеялась и ластилась к Анне.
– То-то же, а то лучше и на глаза мне не показывайся. А теперь похлопочи-ка о самоваре.
Валя послушно побежала. Она была рада услужить и никогда не отказывалась, какую бы работу ни задавала ей Анна. Сегодня ей хотелось еще рассказать скандальную историю, но она еще не знала, как подступить к рассказу: Анна не любила сплетен.
Логин сидел у Анатолия Петровича Андозерского, в кабинете, убранство которого обличало тщетные претензии на вкус и оригинальность.
Сквозь закрытые окна, за низенькими, сероватыми домишками, виднелось багровое зарево заката.
Андозерский, плотный, упитанный, лет тридцати трех-четырех, с румяными пухлыми щеками и глазами немного навыкате, неопределенного цвета, был одет в серую тужурку, которая плотно охватывала его жирное тело. Он и Логин были товарищами по гимназии и университету. Юноша Андозерский, наклонный к самохвальству, был неприятен Логину, который всегда бывал неловок и застенчив. Но в учебные годы все-таки им приходилось встречаться часто, даже горячо спорить. Через несколько лет судьба опять свела их. Андозерский уже года три занимал место уездного члена окружного суда.
