– Верно, господин Директор, но Тик, чтобы лучше тешить публику, бил меня по-настоящему, пребольно, и я отвечал ему тем же.
Наше выступление поэтому всегда пользовалось большим успехом у публики.
– Хорошо. Что же нам теперь надо?
– Мне нужно, господни Директор, чтобы меня хоть немного пожалел кто-нибудь. Тик был карьерист и никогда не жалел меня, когда отпускал пощечины.
Последней фразы Директор не расслышал. Кто-то подошел к нему, как это часто бывает в общественных учреждениях, по срочному делу и отвлек разговором.
Директор рассеянно сказал молодому человеку:
– Ладно! Вы приняты. Идите и канцелярию.
Молодой человек, сорвавшись с места и хлопнув в ладоши от удовольствия, побежал и канцелярию и, торопясь и нервничая, внес плату за учение.
Уплатив и получив квитанцию, он преобразился. Стал надменным, неторопливым, брезгливо резким и весьма уверенным. Он вышел из канцелярии и спросил у проходившего ученика:
– Скажите, граф, где тут у нас высший курс?
– Графов давно нет, сударь! – ответил ученик. – А высший класс в пятой зале, налево.
Бывший клоун нетерпеливо прошел в высший класс, направился прямо к эстраде и обратился к аудитории с горячей просьбой, прозвучавшей весьма искренно, потому что клоун действительно был искренен:
– Товарищи по любви к людям! Пожалейте меня! Меня никто никогда не жалел. Пожалейте меня, мои милые, мои чудные! Я уже внес деньги, квитанция у меня в кармане, я хочу учиться любви к человеку, я почти уже умею любить людей, но мешает любить их то, что меня никто никогда не любил и не жалел. Пожалейте же меня, друзья, пожалейте, дорогие товарищи! Я хочу ласки! Ласки! Ласки!
Неожиданная просьба клоуна была так горяча и страстна, что педагог, собиравшийся читать очередную лекцию о технике уважения, оторопел и, не зная, что ему делать – протестовать или покориться, находчиво обратился к аудитории со следующим предложением:
– Братья! Мы собирались заняться техникой уважения. Но брат клоун так трогательно просит пожалеть его, что я ничего не
имею против того, чтобы вы исполнили его просьбу и высокой техникой жалости и ласки, показанной тут же, выразили бы ему этим самым глубокое уважение, что вполне будет соответствовать сегодняшнему нашему уроку.
– Хорошо! Хорошо! – раздались голоса с мест.
В зале все стихло.
Клоун стоял на эстраде и ждал.
– Ну, начинайте же, – тихо сказал учитель.
Кто-то робко кашлянул.
– Смелее! – подбодрил учитель.
Из задних рядов поднялся высокий губастый и хмурый человек. Он, деловито и тяжело топоча, подошел к эстраде, взобрался на нее, стал против клоуна, откашлялся и заорал на всю залу:
