– Не протух бы он к тому времени, этот ваш песий кусок, – проворчала Дуся и, вынув зеркальце, стала пудрить нос.
* * *
– Алло! Я слушаю. Кто говорит?
Отвечал незнакомый голос:
– Говорит сестра Александра Ильича Берестова. Он нездоров и поручил мне просить вас навестить его. Когда бы вы смогли прийти?
– Ой, бедненький! А он давно болен? Что с ним? – запищала Дуся.
– Острый припадок подагры. Давно, уже недели две. Придете?
– Ну еще бы! Ой, бедненький, я ведь и не знала! Ну как было не сказать! Сейчас же прибегу.
Через полчаса Дуся звонила у дверей Берестовых. С того самого несчастного завтрака – уже больше месяца тому назад – она его не видела. Он заходил раза два, да все не заставал ее дома. Потом притих. Вот, оказывается, заболел. Теперь, значит, «страховка» на сцену. Собственно говоря, незачем было ее, Дусю, и беспокоить.
Открыла русская горничная.
– Пожалуйте, вас ждут. Сестрица ихняя только что ушли.
– А барыня дома? Катерина Николаевна?
– Нет, барыня, верно, к обеду придут. Пройдите сюда, они в спальне.
Первое, что увидела Дуся, была подушка и на ней что-то огромное, круглое, забинтованное.
«Господи! Голова!» – испугалась она.
Но это была не голова, а нога, потому что в другом конце кровати, на другой подушке, приподнялось, улыбаясь и морщась, желтое, плохо бритое, отекшее лицо. Улыбнулось, сморщилось и опустилось.
– Обойдите сюда, деточка. Спасибо, что пришли. Простите, что позвал. Скучища. Сестра Вера, добрая душа, приходит иногда поразвлечь. Вы представить себе не можете, как эта боль иногда донимает. Прямо рвет, словно клещами. Две недели лежу. Ужас.
– А где же Катерина Николаевна?
– Да вы садитесь, деточка, что же вы стоите. Катя здорова, спасибо. Садитесь сюда, чтобы я вас лучше видел. Да, так вот насчет боли. Днем еще туда-сюда, а ночью – прямо не знаешь, что и делать. Ночь долгая, тянется-тянется. То погасишь лампу, то зажжешь, то погасишь, то зажжешь. Конечно, хорошо бы припарки горячие – ну да где же ночью. И одиночество замучило. Посторонним показываться не хочется в таком виде. Это я сам не знаю, почему вдруг осмелел и вас вызвал.
– А что же Катерина Николаевна? Где она?
– Катя? У Кати днем всегда масса дел – то магазины, то уроки рисования – она что-то вдруг полюбила живопись, – женщина живая, энергичная, весь день бегает-бегает, еле к обеду поспевает.
– Ну а ночью, почему же она ночью не может вам эти самые припарки и все такое?
Отекшее лицо не то усмехнулось, не то сморщилось:
