Когда враг исчез под водой, я увидел со своего мостика в двухстах метрах от нас наши крейсера, а за ними и флагмана. Мы были так углублены в свое дело, что совершенно не заметили того, что происходило вокруг нас, хотя это очень близко касалось и нас. Мы даже не слышали, как наши крейсера бомбардировали Порт-Артур. Из рассказов очевидцев я составил себе следующее представление об этом сражении. Когда адмирал Макаров заметил при свете наступающей зари, что двум его миноносцам грозит участь быть отрезанными, он перенес свой флаг на "Новик" и пустился на всех парах спасать своих. Он думал прогнать или расстрелять нас и стрелял даже в мое судно, чего ни я, ни команда моя решительно не заметили. Но русские не взяли во внимание адмирала Того, который находился с эскадрой вблизи и, увидев "Новика", послал с полдюжины крейсеров нам на выручку. Когда после нашего успеха я пришел в себя настолько, что мог дать отчет в обстановке, то "Новик" уже успел уйти обратно. Я тщетно искал двух моих товарищей, с которыми разошелся до боя со "Стерегущим", – их не было видно. Говорят, они атаковали "Решительный", что, однако, не помешало последнему уйти. Конечно, очень трудно судить о том, чего не видел собственными глазами, но все же я позволю себе выразить мнение, что "Решительному", да еще, как говорят, с попорченными машинами, можно было бы и не дать уйти. Ведь у нас было два судна, и мы имели двойной перевес в орудиях.
С одного из наших крейсеров, я не разглядел, с какого именно, мне дали сигнал донести флагману о степени повреждения моего судна и о количестве погибших. Я ответил кратко: пять человек убито, шесть ранено, судно может еще маневрировать. Относительно последнего я был не вполне уверен, но, как оказалось, котлы, машины и руль действовали, хотя наш внешний вид был ужасен; мачта была разбита (удивительно, что в дневном ли, в ночном ли бою она всегда бывает разбита), машинный люк, мостик были в разных местах пробиты осколками гранат, а палуба усеяна маленькими пробоинами. Русский стрелял очень неудачно из своего 75-мм орудия, и только одна крупная граната попала в мое судно в носовую часть, фута на два над ватерлинией.
Все гранаты, попавшие в нас, не причинили ни малейшего вреда, кроме одной большой, о которой я только что говорил. Конечно, при крупных орудиях дело иное, и я считаю, что я удачно отделался только потому, что мне пришла идея расстрелять прежде всего 75-мм орудие русских. Мое спасение можно назвать чудом, когда представишь себе, что расстояние было не более 100 метров и что миноносец не имел брони. Потерять при таких обстоятельствах всего 5 человек и сохранить еще возможность двигаться – это скорее счастье, чем умение! Но везет обыкновенно только тем, кто что-нибудь умеет, а потому я так составил свой рапорт, что из него ясно видно, что только моя распорядительность обеспечила успех. В Сасебо, благодаря тому, что здесь мы единственные из всего флота, нам страшно надоедают расспросами. Меня и мое судно рассматривают, как диковинных зверей. Каждый день на борт является толпа народа, чтобы посмотреть и потрогать русский флаг и вымпел. Все они охотно отрезали бы для себя по куску на память, но мой матрос сторожит их, как пес, и угощает пинками слишком назойливых.
