– Чего там – в соучастии? – грубо рванула Лусьева. – Кому же и знать, если не вам? В Кронштадте Головачев, в Николаеве Бирилев, на чужое имя, прямо открытые публичные дома держали…
– Н-да, – подтвердил Матьё Прекрасный, играя карандашом, – это было… я читал…
– Вы мне лучше вот скажите, – настаивала Лусьева. – Ваша полиция проштрафляется часто, и тогда ее ревизуют из Петербурга. Так вот – была ли хоть одна такая ревизия, чтобы не открыла она печек и лавочек-то этих, связей и дружества между полицейскими и притонами, в которых развратом торгуют? Ведь это же главный полицейский доход. Разве вот – игорные дома и клубы еще больше платят. Без покровительства и потворства полиции, конечно, Рюлиной не просуществовать бы и дня. Но кому же из полиции было поднять на нее руку, если она сыпала тысячами? И – если бы вы знали – в карманы каких тузов! Кому в охоту лишиться этакого, постоянного дохода и закрыть себе этакую верную кассу страховательную против черного дня? Проворуется туз полицейский, надо пополнить растрату, – к кому бежит за деньгами? К «генеральше»! Отдали полицейского под суд, грозит ему предварительное заключение, следователь требует залог, – опять Рюлина выручает, либо Буластиха, либо Перхунова, либо Юдифь… Неправда, что ли?
* * *
– Не то чтобы неправда, – слабо отбивался угрюмый полицеймейстер, – но уж слишком вы обобщаете. Конечно, дружество бывает. Даже часто. Но ведь подобные дружества весьма непрочны, – до первой ссоры-с… И тогда…
– Что же тогда? Все переплетено в неразрывность, в круговую поруку. Топить этакую «генеральшу» для полицейского значит утопить, за компанию, самого себя. И для «генеральши» тоже – подвести полицию под следствие – уж чего бы легче! – да ведь вместе и самоё себя увязишь в уголовщине так, что потом уж и не вылезть… Вы думаете, не бывало доносов? И анонимные письма посылались, и девушки некоторые, из смелых, прямо к властям обращались за защитою… Ничего! Сама же полиция и предупреждала тогда Рюлину, что, мол, – остерегись маленько! держи ухо востро!.. Ну, и выходила «генеральша», по секретному дознанию, белоснежной голубицей, а донос оказывался клеветою… А всего чаще подобные извещения прямо складывались под сукно, а то и бросались в корзину. Одна хохлушка, Галей звали, – бойкая была, – чуть-чуть не подвела нас под прокурора. Что же? Правда, пришлось-таки Полине Кондратьевне порастрясти банковые вклады свои, но зато полиция живо обернула дело вокруг пальца, и, в конце концов, следствие осталось с носом, хохлушку признали нервнобольной, психопаткой, и «генеральше» же отдали на попечение…
