– Скажите, пожалуйста, – саркастически спрашивала она Машу, что собственно заставляет вас терпеть эту чертову каторгу?
– Что же? повеситься? в воду кинуться?
– Зачем? Взять да просто уйти.
– Легко сказать. А дальше что?
– Ничего страшного. Жизнь и воля.
– Какая же воля? Я у Буластовой вся в лапах…
Катерина Харитоновна пыхала папироской, презрительно улыбаясь, и твердила:
– Предрассудок!
– Да что вы, Катишь? Какой предрассудок? У меня не может быть честного труда, не может быть ни помощи от людей из общества. Мое прошлое станет мне поперек всякой честной дороги…
– Ах вы про это!.. – еще презрительнее протянула Ка-тишь. – Ну, это-то, конечно… Вы правы: в гувернантки нам с вами возвращаться поздно!.. И – знаете ли? Не только потому, что Прасковья Семеновна и Полина Кондратьевна помешают, а мы уже и сами не пойдем…
– Ох, как бы я пошла, если бы можно было вырваться!.. – искренним криком, с навернувшимися на глазах слезами возразила Маша.
Катерина Харитоновна затянулась папиросою.
– Не смею спорить. Пойти-то, может быть, вы и пойдете, но не выдержите, сбежите назад. Как-никак, милая девица, все-таки вы уже пятый год носите шелковое белье… Вон – у нас рассказывают, будто вы вся в долгу перед буфетом, потому что не можете заснуть без портера пополам с шампанским!.. Так хорошо отравленной женщине о честных трудах помышлять поздновато. Но какие бесы заставляют вас сидеть в нашем аде? Плюньте вы на этих рабовладелиц, живите сами по себе, зарабатывайте сами на себя…
– Как вы это говорите, Катишь? Срам какой!
– Ну уж, миленькая, срамнее того, что мы с вами здесь терпим, сам сатана еще ничего не измыслил.
– И при том… они на меня донесут…
– Ну?
– Помилуйте! Ведь меня… запишут! Билет заставят взять…
– Ну?
– Да ведь это уж последний конец… ужас!
Катерина Харитоновна злобно засмеялась.
– Суеверие! Если уж судьба мне гулять по этой поганой дорожке, то я должна, по крайней мере, сохранить выбор, как мне удобнее, приятнее и выгоднее гулять. А с книжкой ли, без книжки ли, с билетом ли, без билета ли, – это наплевать!
– Душечка!.. Право, вы такие несообразности… Подумайте: ведь тогда я буду… проститутка!..
– А теперь вы кто? – резко и грубо бросила ей в лицо вопрос Катерина Харитоновна.
Маша подумала, ничего не ответила… из глаз ее закапали крупные слезы.
– Экая, право, сила – слово? – говорила не без волнения Катерина Харитонова. – Сама – по уши проститутка, а назваться боится!.. И за страх и стыд назваться готова терпеть муку-мученскую, всю жизнь свою на медленную пытку отдает! За страх слова – торгуют ею, как парною убоиною! Тысячи наживают ее телом, а ей за весь труд, стыд и отвращение не оставляют даже и рублей. Ведь вы нищая, дура вы этакая! За страх слова – сидит, словно преступница какая, замурованная наглой бабой, против всяких прав, в четырех стенах! За страх слова терпит, что ее иной раз бьют по роже или лупят мокрым полотенцем, а коли захотят, кураж такой найдет – то отлично и высекут! За страх слова поддается пакостным нежностям лешего в юбке!.. Или – может быть, «стерпится – слюбится»? Изволили уже примириться и привыкнуть?.. Пожалуйста, не глядите такими возмущенными глазами: я тертый калач, меня угнетенной невинностью или поросенком в мешке не проведете… Бывает! все бывает, голубушка! Особенно с такими восковыми: что захотел, то и вылепил… Мало, что привыкнете, еще и во вкус войдете, – привяжетесь. Да, да, да! Нечего головой трясти и плечами пожимать!.. Вы, дурочка, сами себя не понимаете, а хотите – я докажу вам, что вы уже увязли, это началось?.. Вон у вас на шейке медальончик болтается: позвольте спросить, чей в нем портретик? а в браслете – другой: чьи в нем волосы?
