Потому что, – вот лежит передо мною фельетон г. Л. Вой-толовского с цитатами из М. Фроленко и М. Новорусского, что «после выхода на свободу многие жаловались, что утратился как-то безо всякой причины самый интерес к жизни», а третий шлиссельбуржец подчеркнул этих «многих» синим карандашом и сердитым вопросительным знаком. Г. Войтоловскому как доказывателю духовного отупения шлиссельбуржцев вне жизни в коллективе на руку показание М. Фроленко, что в первое время по освобождении «между вновь открывшимся миром и воскресающим к жизни узником стояла какая-то глухая стена. Чувствовалось не только неумение воспользоваться предоставленной свободой, а какое-то нудное безразличие и к ней, и к людям; и мысль, привыкшая столько лет непрерывно думать о смерти, как единственной избавительнице, точно не замечала жизни или сторонилась от нее, как от чего-то далекого и чужого».
А карандаш того же шлиссельбуржца приписывает, что тому виною «полиция, а не свое безучастие». И действительно, кто знает первые дни по выходе на «свободу» Веры Фигнер, Германа Лопатина и т. д., тому известно, что до тех пор, пока они не выехали за границу, – они, собственно говоря, лишь променяли Шлиссельбург каменный на Шлиссельбург живой – со стенами из соглядатайствующих глаз и доносящих языков…
…В подобных условиях, какую жизнерадостность ни развила бы в человеке свобода, может ли ее энергия перейти в действие? Сколько бы ее ни было, она осуждена на статическое, «скрытое» состояние, вроде скрытой теплоты без разрешения в динамику.
…А будто этого разрешения в динамику самим шлиссельбуржцам и не требовалось, – глубокая неправда. Напрасно г. Л. Войтоловский обобщает для шлиссельбуржцев слова М. Фроленко, что «боязнь толпы заставляла еще долго и мучительно избегать общения с живыми людьми». «Не всех!»[2] Этому субъективному показанию нельзя давать объективного распространения. Живые факты показывают обратное. Многие ли из шлиссельбуржцев по своем «воскресении» остались вне общественно-политической жизни в новой России или «равнодушными» к ней? А почему же двое из них уже снова попробовали опостылевшей тюрьмы, а один значится в числе обвиняемых по одному из последних политических процессов? Почему отношение русской эмиграции к проживающим за границей В. Н. Фигнер и Г. А. Лопатину отнюдь не показывает, чтобы она видела в них образчики «угашения в себе коллективного инстинкта» путем «добровольного самооскопления?..»
