Полоцкое разоренье | страница 17



Среди двора, съ ярмомъ на бѣлой шеѣ,
А передъ нимъ досужій берендей
Натачиваетъ ножикъ, чтобы горло
Перехватить ему.

Пyтята.

Тому не быть!
Я упрошу, умилостивлю князя.
Нельзя своими жертвовать варягамъ
И бабъ обозлившейся. Добрыня. Ступай!
Авось, тебѣ помогутъ боги.

Путята быстро уходитъ.

Худо, Вышатушка!
Чего ужъ хуже!

Добрыня.

Князь
Сегодня такъ расправится съ Мишатой,
А завтра и до насъ дойдетъ чередъ.

Вышата.

Въ рукахъ боговъ – и жизнь, и смерть.

Добрыня.

Ну, боги
Богами, а не лишнее и намъ
Самимъ подумать, да поостеречься.
Пора сломить Рогнѣдину гордыню,
Довольно князь Владимиромъ[14] владѣть
Ея красѣ.

Вышата.

Что жъ? извести?

Добрыня.

Опасно.
Виновныхъ князь сумѣетъ розыскать
И приласкать по-своему. Рогнѣдой
Пускай онъ утѣшается покуда,
А мы ему тѣмъ временемъ найдемъ
На смѣну ей красавицу другую.

Вышата.

Эхъ, мало ль y надежи-князя бабъ?
Не удивишь его! Изъ цѣлыхъ сотенъ
Ласкательницъ, Рогнѣда лишь одна
Смирить сумѣла нравъ его желѣзный
И осѣдлала князя, что коня,
И сѣла, и поѣхала… Конь добрый,
А путь-дорога гладкая: скачи,
Куда глаза глядятъ!

Добрыня.

Мы въ этомъ бѣгѣ
Ее съ размаху выбьемъ изъ сѣдла.
За племяшомъ внимательно слѣжу я.
Рогнѣда величавостью своей
Владимира[15] совсѣмъ захолодила.
А онъ веселый князь, ему тепла
И свѣта подавай! Къ нему варяжка
Ласкается змѣиной хитрой лаской,
Разлакомитъ, разнѣжитъ, а потомъ
И шепчетъ въ уши князя лжи лихія,
Опалы вызываетъ клеветой,
Ломать исконные порядки учить
И хочетъ Кіевъ нашъ не то въ Царьградъ,
Не то въ притонъ варяжскій передѣлать.
Владимиру[16] по-своему пожить,
Безъ спроса бабьяго, давно охота,
Да совѣстливъ некстати онъ.

Вышата.

На-дняхъ,
Въ Вышгородѣ онъ былъ y прежней хоти,
Покинутой Мальфриды.

Добрыня.

Навѣстилъ
Грекиню тоже, матерь Святополка,
Что въ Роднѣ полонили мы, когда
Съ покойнымъ Ярополкомъ воевали.

Вышата.

Да, посмотрѣть поближе, чуть ли ты
Не правъ выходишь, и ковать желѣзо
Намъ надобно, покуда горячо.

Добрыня.

Эге! самъ князь идетъ сюда съ Путятой.
Заспорили!..

Садится и снова, принимается за лапоть. Входятъ Владимиръ и Путята.


Владимиръ.

Путята, ни за что!

Пyтята.

Помилуй, князь!

Владимиръ.

Когда стрела Перуна
Ударитъ въ дубъ, ему ужъ не воскреснуть,
А гнѣвъ мой – тотъ же громъ.

Пyтята.

Но вѣдь Перунъ
Не наобумъ, съ разборомъ посылаетъ
На землю пламя молніи своей.
Оно метла, которою изъ міра
Громовникъ зло мететъ, а ты добро
Задумалъ вымести.

Добрыня.

Не тронь Мишату,
Безъ разума его ты осудилъ:
Нѣтъ y тебя слуги его вѣрнѣе.

Ингульфъ входитъ и остается въ глубинѣ сцены, незамѣченный княземъ и богатырями.