У нас одно имя и один свет, но тебя не осуждали. Ты можешь блуждать по дороге созвездий, не прячась, не сворачивая с пути. Дотянись до каждой моей звезды — там, в вышине — коснись их светом, и может быть, и здесь, внизу, они услышат нас.
Скажи Амире, что я люблю ее. Скажи, что она освещает мой путь.
Скажи Рэгилю, что я думаю о нем, думаю о нем все время. Я помогу ему, я найду способ, я обещаю.
Скажи Арце, что она самая смелая, самая сильная. Скажи, что я горжусь ею.
Горжусь каждым из них.
Скажи Лаэнару, что я не могу его простить. И не могу возненавидеть.
Скажи им всем, что я люблю их. И не говори, как мне тяжело в разлуке.
Я смотрю на небесную реку, на звезду войны, и чувствую, что Бета просыпается. Закутанная в одеяло и горячий покров темноты, она еще дремлет, прижавшись к моему плечу, но сон уже стал хрупким. Мои чувства сейчас как лезвие, я не сумел удержать их, они ранят. И Бета обнимает меня, говорит еле слышно — полумысль, полуслово:
— Не грусти. Пожалуйста, не грусти.
— Я должен был убить его? — спрашиваю я у Беты и звезды войны. — Должен был убить Лаэнара?
— Да, — отвечает Бета. Я чувствую ее взгляд.
Звезда войны сияет неумолимо и ясно.
— Значит, в этом моя вина, — говорю я.
— Нет! — Голос Беты возмущенный, горячий. — Виноват только Лаэнар.
Я встаю, протягиваю ей ладонь.
— Пойдем вниз, — говорю я. Бета берет меня за руку. Ее чувства обжигают смятением, бьются как огонь на ветру. — Враги ничего не сумели сделать с рекой, она оставалась неизменной сотни лет. Пойдем, я покажу тебе скрытую в ней магию.
Бета кивает, собирает вещи и мы начинаем путь: по корням, по уступам, сквозь сплетение теней.
Ночь бледнеет, отступает, воздух полон туманом, роса на листьях травы.
Рассвет настигает нас.
Я попыталась оттереть иссиня-черные пятна с ладоней, но не смогла.
Эти следы оставил сок ягод, — крупных, прячущихся на склоне среди травы и узловатых корней. Туман цеплялся за ветви деревьев, таял, — и так же таяла на языке сладкая мякоть ягод, оставляла после себя лишь вкус и темные следы. На моих руках, на лице у Мельтиара. Он смахнул капли сока, но только сильнее размазал их, превратил в косые полосы. Это было так непривычно, так забавно, что я засмеялась.
Он взглянул на меня, поймал мою руку. Хмурился, но не злился, ночная печаль мешалась в нем с утренним светом.
— Смеешься над мной? — спросил он и, не отпуская меня, пошел вниз по склону.
— Тебе идет. — Я пыталась говорить серьезно, но не могла. — Ты так кажешься младше.
