Язык у него чуть заплетался, было заметно, что он пьян.
— Сегодня у нас праздник… Нельзя, что ли, позабавиться?
— Знаю твои забавы.
— Хватит, Надя! Успокойся! Тоже повеселись.
— Ты меня просто убиваешь, Иосиф! Ты тиран! Ты меня тиранишь, ты всех тиранишь! Палач, вот ты кто! Как только тебя земля носит?
— Эй, ты, не забывайся!
— Сам не забывайся! Заткнись!
Теперь и Сталин перешел на крик. Надежда отпустила его рукав. Стоя с мертвенно-бледным лицом, она один палец уперла себе в грудь, а другим тыкала в мужа.
— Не хами! Я тебе не «эй, ты»!
Казалось, она сейчас упадет в обморок. К ней подошла Полина. Серго придержал Аллилуеву за локоть. Та резко высвободилась.
— Не трогайте меня! Не лезьте…
И Аллилуева направилась к двери, расталкивая пары, попадавшиеся ей на пути, и твердя:
— Не лезьте… Отстаньте… Отвяжитесь…
Жемчужина побежала за ней следом, и они обе скрылись за дверью.
Воцарилось тягостное молчание. Потом Марина услышала, как Сталин пробормотал:
— Какая дура. С чего это она? Вот идиотка.
Кавалерист Буденный взял со стола две рюмки и графинчик с водкой. Насупив брови, подрагивая усищами, он направился к Сталину. Его сапоги грохотали по паркету.
— Надежда Сергеевна слишком нервная. Она с тобой не имела права так говорить.
Буденный, наполнив обе рюмки, одну вручил Сталину.
И тут опять в Сталине произошла удивительная перемена. Он взял протянутую рюмку, не отрывая взгляда от двери, где только что скрылась Аллилуева. Его суровые черты неожиданно смягчились. Теперь он выглядел даже растерянным, грустным. Его лицо будто обмякло, но и помолодело. Очередная маска! На его лице словно проступил облик юного Иосифа Джугашвили, каким он был, еще не перевоплотившись в Сталина.
Видимо, он ощутил Маринин взгляд, поскольку резко к ней обернулся. Их глаза впились друг в друга, как магниты. Его рука дрогнула. Взболтав водку, он залпом ее выпил. Потом обтер губы. В глазах этого самого свирепого хищника в стране, маниакального властолюбца промелькнула детская обида на то, что его гневно отвергла женщина, в любви которой он не сомневался. Промелькнула всего-то на миг, мгновенным проблеском. Но Марину это потрясло.
Она вдруг ощутила в нем родственную душу. Поняла его чувство. Оно было знакомо ей, сироте, ставшей актрисой именно для того, чтобы ее полюбили, ею восхищались. И Марина без всякого расчета, без задней мысли, в искреннем порыве ему улыбнулась. Нежной улыбкой женщины, сумевшей разгадать глубоко затаенную боль мужчины. Сталин ей ответил коротким взглядом. Марине показалось, что он все понял. Но в чем можно быть уверенным, когда имеешь дело со Сталиным? Тем временем товарищи вновь разгулялись: опять звон бокалов, смех, крики «Иосиф, музыку!». Всем хотелось поскорее забыть выходку Аллилуевой.
