- Тут дело в другом, - повторил Матье.
Но он уже двинулся к двери, уже переступил порог.
Грум тотчас оказался рядом.
- Почему же так вышло? - спросил Матье.
- Вы не целовали меня, мой господин. Вы не расстегивали мне литовку...
- А если бы я сделал это сейчас, уже узнав кое-что... но еще больше упустив?..
- Вы можете, мой господин. Но это ничего не изменит. Пути назад нет.
Матье почувствовал, что вот-вот заплачет. Но слезы не приходили.
- Если я это сделаю, Ослик? Похоже, ты не такой строгий, как Эльвира.
- Мне все наши посетители одинаково любы. Но вы не вернетесь назад. Вы не сможете. Эльвиру вы больше не найдете.
Матье остановился. Грум воспользовался моментом, чтобы вложить в повисшую руку гостя пятидесятифранковую купюру.
- Нет, - сказал Матье, - я не давал тебе денег.
- Вам эти деньги понадобятся, - ответил грум. - Вы заблуждаетесь насчет своего положения. Ваши карманы пусты.
Матье ощупал карманы. И сунул купюру в самый дальний из них, боковой.
- Почему ты так добр ко мне, Ослик? - спросил Матье.-Я ведь не дал тебе чаевых и не был с тобою ласков...
- Потому что вы одиноки, мой господин.
- Что ты обо мне знаешь?
- Я ничего не знаю... ничего о вас, мой господин; но каждый час имеет свои свойства, они влияют на наше поведение...
- И что же, сейчас черный час?
- Нет, мой господин.
- Но именно такой час я пережил здесь.
- Такого, мой господин, еще не было.
Матье опустил голову, чтобы спрятать лицо. Он вспомнил о переменившихся глазах Эльвиры, их безжизненной пустоте. И вздрогнул. Потом поцеловал грума. Он не почувствовал, что губы у мальчика холодные и имеют нехороший привкус нечищеных зубов. Он уронил голову на плечо Ослика, обнял его за шею. В нем словно открылись все шлюзы: из глаз хлынул слезный поток, и рыдания сотрясали тело, как лихорадка. Он не знал, о чем плачет; но было так утешительно целиком предаться боли, казалось, не имевшей причины. Когда мощная буря внутри него улеглась, а слезы иссякли, он услышал, как грум сказал:
- Нам тут нельзя стоять. Мы должны идти дальше.
- Да, - Матье отодвинулся от Ослика и попытался сообразить, где они.
Они стояли в тускло освещенном грязном коридоре, очень длинном, выложенном щербатыми каменными плитами, без окон, с дверью на заднем плане. К ней они и направились.
Грум поддерживал Матье под локоть, как друга. Матье опять остановился.
- Я не хочу отсюда уходить, - сказал он.
- Всякая воля коротка. Всякое хотение преходяще, - ответил грум, потянув Матье за руку.
