Она не наклоняясь, чтобы не потревожить тот, что в сердце, нащупывает ступнями туфли на каблуках. Встаёт на каблуки, когда в сердце нож, сладкий нож, то и походка другая, скользящая, летящая, плавная, лёгкая, нежная, что тебе неприятности – так, ерунда, если нож в сердце. Она ничего не боится, чего можно бояться, если у тебя нож в сердце. Ничего не будешь бояться. Пойдешь на смерть, как на вальс, если у тебя нож в сердце. Ты ничего не боишься, чего можно бояться, если у тебя нож в сердце, нет ничего, о чем ты можешь пожалеть, если у тебя такой сладкий нож в сердце, ты неуязвима, если у тебя нож в сердце. Вот как удобно, нож в сердце – и ты неуязвима, бесстрашна, ни о чем не жалеешь, о чем можно жалеть, если у тебя нож в сердце. С ножом в сердце ты не боишься потерь, что тебе потери, если нож в сердце. Ты бог. Ты ангел. Ты демон с ножом, со сладким ножом в сердце.
Она идет, баюкая нож в сердце, он отзывается сладко, отвечает! Она с молодым ножом в кармане идет к метро. А что такого, метро очень удобно, вошёл и вышел где надо. Хоть с ножом, хоть без ножа. Сладкий мой, как больно, как сладко. Она едет с северо-запада на юго-восток, покачиваясь в вагоне, чувствуя свой ласковый нож в сердце. Молодой нож лежит в кармане и дёргается от нетерпения, а тот, старый, нежно покачивается от движения вагона, сладко, сладко.
Вот и станция. Можно выходить. Она идёт так медленно, как только может, чтобы не создавать впечатления пьяной или больной. Идет осторожно и медленно, аккуратно, чтобы подумать. Что делать, что сказать, стоит ли идти, может, не надо? Она садится на скамейку и сидит, думает, от этого нет никакого толку. Мысли идут по кругу, нож в сердце не дает сойти с этих рельсов, замкнутый круг, даже хуже, потому что у её круга одна поверхность, а не две, как у всех. Её замкнутый круг – как лента Мёбиуса, у него всегда одна сторона. Сторона ножа в сердце. Она всё ходит и ходит непрерывно по одному и тому же краю, притворяясь, что ей не больно, но боль такая сладкая, что она ни на что её не променяет, если только ещё чуть-чуть боль станет сильнее, чем сладость, вот тогда, может быть, она расстанется с этой болью или не расстанется. Она сидит на скамейке, и ходит, и ходит по кругу по одной стороне, по стороне ножа.
Уже вечер. Ветер холодит ноги и виски. Не холодно, а неприютно, неприятно, нет, приятно, но неприютно, как будто у неё нет дома, а дом есть, но она там не чувствует себя дома. Вот у него, с ним рядом, она дома, на месте, как будто что-то щёлкает, и совпадают паззлы, и головоломка складывается, вот она – целая, сложилась. Но это только для неё, с ножом в сердце, а для него, наверное, не так. Не щелкает, и он ждёт, когда она уйдет со своим ножом в сердце, пусть идёт, пройдёт у неё, всё пройдет, когда-нибудь, не может же она всю жизнь ходить с ножом в сердце.
