Девочка (а затем девушка-подросток) — главная героиня романа. Она еще только открывает для себя мир. Отношение Грина к детству напоминает о далекой традиции французской литературы, берущей начало в Евангелии и по-новому проявившейся и в романтизме, и у таких разных писателей XX века, как Ален-Фурнье, Колетт, Бернанос или Сент-Экзюпери. При всей несхожести почерков этих художников объединяет представление о заре жизни как о времени, дающем импульс последующему. «Ребенок диктует, мужчина пишет» — так выражает эту мысль Грин, назвавший первый том своего дневника «Легкие годы». Но, может быть, еще более существенно для Грина то, что ранняя юность у него, как у Бернаноса, — возраст риска. В «Ясновидящем» и в «Полночи» — это смертельный риск, самое трудное, последнее препятствие, преодолеть которое дано святым и детям.
И это при том, что юные у Грина не безгрешны. Зло проникает и в детские души. Их свет не в чистоте, а в готовности к испытаниям, к мучительному восхождению. При этом религиозная мысль о соотнесенности нисхождения и восхождения художественно осваивается Грином, как и Мориаком и Бернаносом, под заметным влиянием Паскаля. Грину импонирует янсенистская строгость автора XVII века, говорящего о грехе праведников, успокоенных в своем видимом благочестии, неспособных к душевному страданию, а следовательно, и к состраданию, и, напротив, о тех темных душах, которые, познав бездну падения и муки сердца, приближаются к Богу. В «Полночи» праведны тетки Элизабет, грешны ее мать и она сама. Но им, познавшим мрак, открывается свет. Видение это характерно и для других произведений Грина.
И почти во всех его произведениях появляется образ лестницы. Старое сравнение человеческого пути с движением по ступеням звучит для Грина почти как художественное кредо. Понятно, что лестница Грина не только тот средневековый образ, на котором грешники низвергаются в ад, а ангелы поднимаются на небо. Сохраняя мифологическую природу, эта лестница построена с опорой на подсознание, на учение психоаналитиков. «Во всех моих книгах, — пишет Грин, — идея страха или любой другой сильной эмоции необъяснимо связана с лестницей… Я спросил себя, как я мог так часто повторять этот прием, сам того не замечая? Наконец я вспомнил, что в детстве боялся лестницы. Моя мать в юности испытывала тот же страх, может быть, он во мне остался. У большинства романистов, я уверен, сохраняются неосознанные воспоминания, которым они следуют, когда пишут».
