Ирано-таджикская поэзия | страница 22
Хотя и велика, светла Рустама слава,
Благодаря ему та слава величава.
О Рудаки! Восславь живущих вновь и вновь,
Восславь его: тебе дарует он любовь.
И если ты блеснуть умением захочешь,
И если ты свой ум напильником наточишь,
И если ангелов, и птиц могучих вдруг,
И духов превратишь в своих покорных слуг,—
То скажешь: «Я открыл достоинств лишь начало,
Я много слов сказал, по молвил слишком мало…»
Вот все, что я в душе взлелеял глубоко.
Чисты мои слова, их всем понять легко.
Будь златоустом я и самым звонким в мире,
Лишь правду говорить я мог бы об эмире.
Прославлю я того, кем славен род людской
Отрада от него, величье и покой.
Своим смущением гордиться не устану,
Хоть в красноречии не уступлю Сахбану.
В умелых похвалах он шаха превознес
И, верно выбрав день, их шаху преподнес.
Есть похвале предел — скажу о всяком смело,
Начну хвалить его — хваленьям нет предела!
Не диво, что теперь перед царем держав
Смутится Рудаки, рассудок потеряв.
О, мне теперь нужна Абу Омара смелость,
С Аднаном сладостным сравниться мне б хотелось.
Ужель воспеть царя посмел бы я, старик,
Царя, для чьих утех всевышний мир воздвиг!
Когда б я не был слаб и не страдал жестоко,
Когда бы не приказ властителя Востока,
Я сам бы поскакал к эмиру, как гонец,
И, песню в зубы взяв, примчался б наконец!
Скачи, гонец, неси эмиру извиненья,
И он, ценитель слов, оценит, без сомненья,
Смущенье старика, что немощен и слаб:
Увы, не смог к царю приехать в гости раб!
Хочу я, чтоб царя отрада умножалась,
А счастье недругов всечасно уменьшалось.
Чтоб головой своей вознесся он к луне,
А недруги в земной сокрылись глубине.
Чтоб красотой своей обрел он в солнце брата,
Сахлана стал прочней, превыше Арарата.
ГАЗЕЛИ И ЛИРИЧЕСКИЕ ФРАГМЕНТЫ
Твоей красою мир украшен; я понял наконец,
Что кудри у тебя как мускус, как амбры образец!
Клянусь твоим железным сердцем, которое могло б
Изрезать надписями скалы, вонзаясь, как резец,
Что я твоей не верю дружбе, не верю и любви:
Никто не видел снисхожденья от каменных сердец!
Творца о милости молю я, но есть ли польза в том?
Что милость для тебя господня, что для тебя творец?
О, если б Рудаки взяла ты, мой друг, себе в рабы,
То стал бы ста владык счастливей невольник — твой певец!
* * *
Столепестковые цветы, и мирт зеленый,
И амбра, и жасмин, и нежных яблонь кроны
При виде идола от зависти поблекли…
Признали все цари, мой друг, твои законы!
«Та ночь, когда ты, сняв чадру, лицо являешь,
Есть Ночь могущества», — так говорит влюбленный,
Похож на яблочко, но с родинкою черной,
Книги, похожие на Ирано-таджикская поэзия
