— Я понял, Андрей Витальевич, — негромко произнес Ершов. — Благодарю вас. — И он тут же вышел на кухню. Ворохов его тоже понял. Все это время художник находился в напряженном ожидании — его замораживала сама мысль о том, что суть полотна окажется недоступной гостю. И лишь убедившись, что цель достигнута, он сам легко и непринужденно «выпал» в реальное пространство — время, где можно заниматься обыденными делами.
Ворохов проводил взглядом его спину и вдруг, не отдавая себе отчета, обнял Марго за талию. Лишь в следующую секунду он понял, почему сделал это. Ему захотелось освободиться из-под власти картины, не допустить, чтобы эта впечатляющая аллегория смерти выстуживала его душу, доказать самому себе, что он еще не начал падение в бездну и даже не занес ногу над пропастью, что впереди долгая прекрасная жизнь. И не было лучшего способа подтвердить, что он готов, как и прежде, пить эту жизнь огромными жадными глотками, чем броситься в объятия любви, подступившей к нему вплотную с огромной охапкой благоухающих цветов.
На мгновение ему вспомнился желтый букет в руках булгаковской героини, и он даже успел испугаться, что описанная в романе история пронзительного, редчайшего единения душ не повторится. Но случилось чудо: Марго не только не отстранилась — напротив, придвинулась ближе, и Ворохов вздрогнул, когда два обтянутых тонкой материей холмика нежно и доверчиво ткнулись ему в бок. Вслед за этим, не давая Андрею опомниться, она слегка пригнула его голову, и он, ошеломленный молниеносным развитием событий, внезапно обнаружил, что уже отвечает на ее поцелуй.
«Это безумие, — подумал Ворохов, между тем обнимая Марго и второй рукой. — И кощунство вдобавок. В день похорон, в чужой квартире, забыв про лучшее творение хозяина, которым только что восторгался… Но пусть будет, что будет. Сегодня ЭТО произойдет. Я чувствую, я уверен…»
Так — стремительно, неудержимо — воспламеняется сухой камыш, стоит бросить в него спичку. Они совсем потеряли голову и уже были близки к тому, чтобы начать раздевать друг друга. И все же у них хватило благоразумия не делать этого, так что Ершов, вернувшись, застал парочку чинно беседующей о достоинствах картины.
— Ни слова больше! — запротестовал художник. — Слова — вздор! Учитесь, милые мои, читать по глазам, они не солгут. Сейчас, например, я читаю в ваших глазах… гм… не будем уточнять. Давайте-ка вернемся за стол, молодые люди!
Они вышли от Михаила Игоревича часа через три.
