КОНТУШЁВСКИЙ. Что, испугался? Так и будет. Никто вас не спилит. А старикашка — добренький…
ЖОРА. Ты глаза его видел?
КОНТУШЁВСКИЙ. Глаза, как глаза. Бледно-голубые.
ЖОРА. Они пусты, как душа твоей последней матери-алкоголички.
КОНТУШЁВСКИЙ. Она мне не мать. Скорее — очередной деревянный ствол. Так сказать, место промежуточной отсидки. А мать моя — пани Контушёвская, которая меня очень любила и говорила: «Юзеф, скушай ножку курочки, ведь ты сам ее зарубил. Значит, она в два раза вкуснее». Эх, мне тогда было семь лет. Как сейчас помню ее ласковые ручки, которыми она постоянно хлестала лицо своей служанки-украинки…
ЖОРА. Понятно, откуда ноги растут. Слушай, Контушёвский, а ты когда в первый раз убил?
КОНТУШЁВСКИЙ. Кого?
ЖОРА. Вообще.
КОНТУШЁВСКИЙ. В детстве мы дружили с Войцехом. Он был сыном пана Жичковского, имение которого находилось недалеко от нашего. Мы ездили в гости к ним, а они — к нам. Пока взрослые пили водку и другие вкусные напитки, мы с Войцехом играли в разные игры. Он был старше меня на три года, и имел небольшую острую саблю. Ее подарил ему отец в день рождения. Холопы доставали из крольчатника кроликов, и мы по-очереди отрубали им головы. Потом мой отец подарил саблю мне, и мы стали рубить кур.
ЛЕНЬКА. И уже тогда ты испытывал от этого возбуждение?
КОНТУШЁВСКИЙ. Нет. Отец частенько ездил пороть нерадивых крестьян. С десяти лет он стал брать меня с собой. Особенно он любил сечь крестьянок. Им задирали юбки… Тогда мне это и понравилось.
ЖОРА. Вот тебе и наследственность.
КОНТУШЁВСКИЙ. Причем здесь мои родители? Они были такими же, как все.
ЖОРА. Получается, что шляхта — сборище садистов. Это логический вывод, обобщающий сущность твоих воспоминаний.
КОНТУШЁВСКИЙ. Да пошли вы все к зятю под секатор!
ЖОРА. Отключился.
ЛЕНЬКА. Видишь там, вдалеке, за перекрестком?
ЖОРА. Да. Дерево упало. И шум какой-то знакомый. Напоминает звук работающей бензопилы.
ЛЕНЬКА. Эй, Профессор!
ПРОФЕССОР. Да.
ЛЕНЬКА. Началась вырубка?
ПРОФЕССОР. Ты не ошибся.
ЛЕНЬКА. Это хорошо. Но у меня вопрос.
ПРОФЕССОР. Спрашивай.
ЛЕНЬКА. А Контушёвского будут пилить?
ПРОФЕССОР. В этот раз да. Вместе со всеми. Только, наверное, не пилить. Скорее — резать.
КОНТУШЁВСКИЙ. Опять издеваетесь?
ПРОФЕССОР. Да.
КОНТУШЁВСКИЙ. Когда это закончится?
ПРОФЕССОР. Скоро. Но потом мы все равно встретимся.
КОНТУШЁВСКИЙ. Я давно это понял. И меня радует то, что хоть иногда можно от тебя отдохнуть. Либо ты отсутствуешь, либо я. Правда, редко, но все же… Обидно, что я
