— Нищие? — голос Абу сел до зловещего шёпота. — Возьми свои слова обратно, молла! Ты совсем из ума выжил, не понимаешь, с кем говоришь?!
— Да, извини, я неправильно выразился, — муфтий презрительно усмехнулся. — Вы не нищие. Нищие приходят днём и униженно просят подаяния. Вы вваливаетесь в моё село ночью, под покровом темноты, потому что боитесь показать свои лица. Вы просто бандиты и к тому же трусы. Так будет правильнее.
— Ну, с этим всё ясно, — Абу вдруг успокоился, как всегда бывает, когда бой уже неизбежен и настало время отбросить эмоции в сторону и сражаться. — Это неверный. Это просто враг. Пристрелите его, как собаку...
Последнюю фразу он сказал по-чеченски, обернувшись в сторону Шаамана Атабаева, — изменил-таки своим принципам. Потом повернулся ко мне и потребовал:
— Переведи всем — за что. Пусть знают. Давай.
Воцарилась напряжённая тишина. Я пытался подобрать слова, чтобы сформулировать решение амира. Муфтий, склонив голову набок, с интересом рассматривал Абу. Во взгляде хаджи было что-то такое... Он смотрел на амира, как на расшалившегося ребёнка, словно мудрый учитель, который не спешит взять палку, а надеется, что дитя, наконец, одумается и будет вести себя правильно.
Шааман и его люди застыли как вкопанные, не зная, что делать. Даже в свете факелов было заметно, что Шааман побледнел, как стена. В этот момент я прекрасно его понимал. Ослушаться амира — значит подвергнуть свою жизнь смертельной опасности, самому стать врагом. Убить муфтия — пусть и чужого для него человека, не родственника, но всё же почти святого, уважаемого не только на Кавказе, но и за его пределами, значит взять величайший грех и позор на свою душу.
— У этого верблюда что-то с ушами? — с дьявольским спокойствием поинтересовался Абу, кивнув в сторону Шаамана. — Я, кажется, отдал команду.
Переводить не пришлось — Шааман, наконец, справился с оторопью и тихо сказал, глядя в сторону:
— Мы не будем этого делать.
— Не понял? — Абу зловеще прищурился и устремил взгляд на Шаамана. — Этот верблюд мне что-то ответил?
Переводить опять не пришлось, по тону всё ясно было. И вообще, кажется, сегодня я был здесь лишним.
— Ни я, ни мои люди не будем делать этого, — голос Шаамана от напряжения охрип. — Это неправильно.
— Ты не выполнил приказ, — сказал Абу по-чеченски — совершенно без эмоций, как будто речь шла о чём-то обыденном. — Ты понимаешь, что это значит?
— Понимаю, — кивнул Шааман, по-прежнему избегая встречаться глазами с амиром. — Мы не будем. Я готов за это ответить.
