— Так все-таки, — воскликнул я, — сэр Реджинальд виновен! Я ведь говорил, что он опасный человек…
— Да, опасный, — согласился Холмс. — Но вы же видели, каков его характер. Он может убить. Но он не мог бы убить и скрыть это.
— Скрыть что?
— Подумайте еще раз, Уотсон. Конечно, мы знаем, что сэра Реджинальда не было с полковником Дэлси в банкетном зале; но ведь он мог вернуться с реки как раз вовремя, чтобы обнаружить убитого. И он тут же бы вернул лезвие в чашу, скрыв орудие убийства. Но — виновен? Нет. Его поведение, его готовность оказаться арестованным можно понять лишь в том случае, если он хотел кого-то защитить.
Я проследил за взглядом моего друга — Холмс упорно смотрел на Лавингтон-Корт.
— Но, Холмс, — воскликнул я, — кто же в таком случае настроил этот дьявольский механизм?!
— Подумайте, Уотсон! Кто был тем единственным человеком, который произнес важное слово — «ревность»? Предположим, что некая женщина ошиблась однажды, задолго до замужества, но, вступив в брак, вела себя безупречно. Более того, предположим, что она уверена: ее муж, человек старого воспитания, не сможет понять ее. И она зависит от милости жесточайшего из паразитов, светского шантажиста. Она была там, когда шантажист поднял чашу… он выбрал сам — «Удачу Лавингтонов». Но, в то время как леди выскользнула из зала, мерзавец расхохотался — и умер, в тот самый момент, когда входил дворецкий. Ни слова больше, Уотсон. Пусть прошлое умрет.
— Как пожелаете. Я молчу.
— Самая серьезная ошибка, мой дорогой друг, — рассуждать, не имея фактов. Но уже тогда, когда мы впервые вошли в Лавингтон-Корт, вчера вечером, я увидел проблеск истины.
— Но что именно вы увидели?
Холмс повернулся и зашагал к нашей гостинице, к уютному огню… и на ходу, пожав плечами, сказал:
— Я увидел бледную, прекрасную женщину, спускающуюся по лестнице… и она была точно такой, какой я однажды видел ее на сцене. Вы разве забыли другое старинное поместье и его владелицу — леди Макбет?..
