– Видимо, на перине нашей хозяйки, – ответил Мартин. – А ты что скажешь, Ламтак?
Гном вздохнул. С одной стороны, дурман разрывал его рассудок, однако рассудок у гномов был крепче, чем у кого-либо, и Ламтак кивнул.
– Давайте все решим на чистой бороде.
– Чего? – не понял Мартин.
– Ну, у вас говорят – на трезвую голову, а у нас – на чистой бороде. Когда гном после пьянки умоется и расчешет запачканную на пиру бороду.
– Это нам тоже подходит. Давайте ложиться спать, у нас был длинный день.
– Там снаружи все еще светло, – заметил Рони. – Это просто мы спустились в подвал.
– Не день – вечер, – возразил Бурраш и, поднявшись с табурета, перебрался на широкую скамейку возле стены, застеленную соломенным тюфяком.
За ним на свой тюфяк перебрался и Ламтак, и вскоре оба захрапели. А Рони подошел к водяным часам, отметил хлебным мякишем нужное время и вернулся за стол, где Мартин после мяса взялся за оставшийся в тарелке бульон.
– Ты знаешь, я ее боюсь, – признался вдруг Рони, когда Мартин вернулся к мясу горного суслика.
– У тебя же почки от желания болели. Соберись, приятель, сожри пару креветок и вперед.
– У меня еще есть время.
– Тогда просто соберись. Не знаю, что у нее на уме, но нам важно застолбить место, Рони. Ты должен хорошо себя показать – от имени всей нашей команды.
– Я понимаю, Мартин. Но что, если я просплю срок?
Оба посмотрели на циферблат водяных часов Бушталлера. Вода продолжала капать, и стрелки понемногу смещались в сторону хлебного мякиша.
– Не знаю, Рони. Просто встань рядом с часами и стой, тогда ты точно не уснешь.
– Тебе легко говорить, а я съел четыре блюда жирного мяса, и меня клонит в сон.
– Я же сказал – встань рядом с часами, – повторил Мартин и, дотянувшись до жирной лепешки, заметил в ней привкус морской капусты – зеленых водорослей, которые часто добавляли в хлеб и суп в портовых тавернах Лиссабона.
Ах, Лиссабон – это была его молодость. После освобождения из Угла Лиссабона в жизни Мартина почти не было, остался только Пронсвилль.
– Пойду-ка я спать, – сказал Мартин, чувствуя, что желудок перевешивает голову. – А ты не спи, вставай к стене и карауль, это дело для нас весьма важное.
В дверь постучали. Середа потянулась под одеялом всем своим гибким телом и, сунув руку под подушку, сказала:
– Войди, Генрих.
Дверь опочивальни открылась, и вошел начальник ее охранного отряда – такого многочисленного, что вполне мог сойти за войско.
– Доброй ночи, госпожа, – произнес Генрих и низко поклонился, звякнув оружием, которое висело на двух поясах. Здесь были мечи в полтора локтя, метательные ножи, ударные кинжалы и кованые даги. Генрих был готов к любой схватке в любом соотношении сил. Он был иноземцем, но уже много лет служил в здешних местах и последние пять лет – госпоже Середе.
