Как ни странно, но мой «мусорный» акцент девочка поняла. Но ни слову не поверила. Пришлось вырвать руку – всё равно касаться её нельзя было, нельзя, святотатство! – и объяснить уже искренне, что произойдёт, когда её «добрый» принц меня увидит.
Девочка распахнула глазищи.
- Нет! Ты не понимаешь! Мой принц не такой! Он добрый, он великодушный, он… настоящий! Ты просто не понимаешь!
Я сорвался. Ужасно, ужасно стыдно потом было перед ней – не заслуживала она грубостей, не должна была их слышать. Небеса Небесами, это и правильно, такие, как она, там жить и должны, и думать, естественно, соответствующе: что все люди, мол, братья, и все принцы – добрые (ага, как же).
- Может, я и не такой умный, но я точно знаю, что если тебе улыбаются, то потом обязательно пнут. И ты, ты, дура, если это не понимаешь, - что-то в этом роде. Долго потом в голове прокручивал, и всё не знал, куда себя деть от стыда.
Я ожидал, что она уйдёт. Исчезнет после этих слов в облачке дыма – как явление Матери Святому Иорониму.
Но она только перестала блаженно улыбаться. Нахмурилась, прищурилась – и хвать меня за руку.
- Сейчас сам убедишься, - и тащит меня к беседке.
Я настолько опешил, что даже руку вырвал не сразу. Да тоже неудачно – царапнул её или сжал сильно – она же тоненькая была вся, хрупкая, как ветер-то не уносил? Богиня вскрикнула, глянула на меня укоризненно и, схватив крепче, упрямо толкнула к виднеющейся за деревьями лужайке.
Тогда я надолго уяснил, что встречи с небожителями хорошо для простых людей не заканчиваются – как, в общем-то, и встречи с лордами.
Беседка была огромной и занимала всю лужайку вокруг фонтана в виде какой-то полураздетой девицы, сжимающей в объятьях обалдевшую громадную рыбины с выпученными глазами и распахнутыми ртом. Вода звенящими струями стекала изо рта рыбины в медную чашу, украшенную по бокам финтифлюшками в виде тех загогулин, что я всё ещё тащил на подносе.
На плетённых стульях-качалках сидели двое лордов в шикарных одеждах с таким количеством всяких блестящих штук, что девушки бы, наверное, от зависти удавились. Лорды спорили – тот, что постарше всё качал головой и повторял одну и тут же фразу на высоком мальтийском; а тот, что помоложе, увлечённо что-то доказывал, наклонившись к собеседнику и так яростно улыбаясь, будто хотел улыбкой прибить на месте.
И откуда-то доносилась музыка и трещание местных высокомерных птиц.
Но стоило нам появиться у входа, как словно по команде наступила тишина – музыкант замолчал, птицы замолчали, и даже спорщики замолчали и дружно повернулись к нам. Только фонтан продолжал радостно журчать, подкидывая серебристые струи к увитому виноградом низкому потолку беседки.
