Таков был исторический фундамент европейской традиции в России.
Еще интересней, однако, то, что происходило дальше – в процессе превращения Руси из конгломерата княжеств в единое государство, когда «уехать из Москвы стало неудобно или некуда». Тогда и образовалось то, что не могло не образоваться, – симбиоз двух политических традиций, то есть «абсолютная монархия, но с аристократическим, по словам Ключевского, правительственным персоналом». Появился «правительственный класс с аристократической организацией, которую признавала сама власть».
Княжеский двор в догосударственное время был устроен куда примитивней. Там, как мы помним, были либо холопы, рабы, либо вольные дружинники, причем именно холопы и управляли хозяйством, были, как бы парадоксально это ни звучало, правительственным классом. Дело бояр-советников князя было воевать. Они участвовали в принятии политических решений только, так сказать, ногами. Если их не устраивал деспотический сеньор, они его покидали. Теперь, когда право свободного отъезда себя исчерпало, они обрели взамен нечто гораздо более ценное – привилегию выхода на политическую арену. Другими словами, они превратились в правительственный класс.
Уже в XIV веке первый победитель татар Дмитрий Донской говорил перед смертью своим боярам: «Я родился перед вами, при вас вырос, с вами княжил, воевал вместе с вами на многие страны и низложил поганых». Он завещал своим сыновьям:
«Слушайтесь бояр, без их воли ничего не делайте». Долгий путь был от этого к статье 98 Судебника 1550 года, налагавшей юридический запрет на принятие государем законов без согласия бояр. Два столетия потребовалось вольным княжеским дружинникам, чтобы его пройти, но справились они с этим успешно. Они заставили власть считаться со своей аристократической организацией, превратились, по сути, во вполне европейский парламент московского государства. Они научились сосуществовать с новым исполнительным аппаратом власти – с приказами (министерствами) и дьяками (министрами), наследниками холопов-управляющих княжеских вотчин.
Как видим, в середине XVI века московская политическая машина продолжала обе древние традиции, ухитрившись скомбинировать то, что шло от уклада княжеской вотчины (единоличное лидерство в сфере власти исполнительной), с тем, что шло от вольных дружинников (ограничение власти в сфере принятия политических решений, то есть законодательной). Дело совершенно очевидно шло к либеральной, европейской конституции, к тому самому, что два поколения спустя предложит стране боярин Михаил Салтыков и за что будут ломать копья послепетровское поколение шляхтичей и еще столетие спустя декабристы.
