Все то, что требовало серьезной, постоянной, хладнокровной, рассудочной работы, тщательного наблюдения и исследования, было трудно для него. Сила Песталоцци и тогда была в области чувства, в области стремительных порывов его натуры, но не в основательном, хладнокровном расчете Он был добр до самозабвения, он был впечатлителен до истерики и слез, вспыльчив до исступления — горячее, пламенное сердце билось в этом тщедушном, слабом, некрасивом ребенке.
Он рано стал чувствовать боль, страдания других людей, он не мог пройти равнодушно мимо какой-нибудь несправедливости, мимо какого-нибудь несчастья. Его сердце требовало действия, помощи тем. кто был несчастен, кто страдал. Исключительная эмоциональность натуры, соединенная с нервозностью, воображение, доходящее до фантазерства, заставляли его делать поступки, вызывавшие общее недоумение Встретив на окраине города нищего, он отдавал ему серебряные пряжки с ботинок, так как у него в этот момент с собой не было денег. Когда он сталкивался с несправедливостью, он смело выступал против: он бешено кидался на сильнейших, он дерзко говорил правду в глаза старшим. Немудрено, что как позже во время практической деятельности, так и в юности он не знал равнодушного к себе отношения тех людей, с которыми он сталкивался. Над ним или насмехались, или его любили горячо и крепко.
Выше было сказано что Песталоцци время от времени посещал своего деда пастора. Эти помещения имели то огромное значение, что они рано познакомили Песталоцци с бытом швейцарских крестьян. находившихся тогда в исключительно тяжелом положении. Эго было время знаменитого первоначального накопления капитала, ог которого так страдало прежде всего крестьянство. Та характеристика. которую за несколько десятков лет до этого дал французским крестьянам Ла-Брюер. без особого преувеличения могла быть применена и к крестьянам швейцарским. Ла-Брюер, как известно, писал: «видишь каких-то диких зверей, самцов и самок, рассыпавшихся по полю, черных, багровых, совершенно сожженных солнцем, привязанных к земле, которую они взрывают и перепахивают с непобедимым упорством: у них как будто бы членораздельный язык, но когда они поднимаются на ноги, то у них оказывается человеческое лицо. — и в самом деле это люди. На ночь они удаляются в берлогу, где живут черным хлебом, водой и кореньями. Они избавляют других людей от труда сеять, пахать и собирать, чтобы жить, и поэтому заслуживают права не есть тот хлеб, который ими посеян».
