Потеплело. Но даже при четырех градусах выше нуля ледяной барьер таял медленно, и не было никакой надежды на то, что он исчезнет под лучами полярного солнца, если, конечно, в каком-нибудь месте его не разрушит бурей или морским течением.
Капитан приказал измерить глубину и определил дно на глубине четырехсот пятидесяти морских саженей. Толща воды вблизи мыса Джозеф-Генри оказалась равной всего семидесяти двум морским саженям.
Шхуна стояла в безопасном месте, в одной из расщелин берегового льда. Толщина его здесь равнялась четырем метрам.
Теперь следовало отыскать во льду трещину или слабину на тот случай, если капитан решит пробивать канал.
Плыть вдоль изрезанного щелями ледяного барьера для поиска в нем прохода было не только опасно, но и бесполезно, поэтому разведку льдов решили вести на санях.
И людям, и особенно собакам необходимо было размяться и проверить, можно ли в дальнейшем рассчитывать на четвероногих помощников.
Разумеется, всему экипажу хотелось сойти на лед, и, чтобы никого не обидеть, д’Амбрие предложил тянуть жребий.
В отряд, не считая эскимоса Угиука, самого капитана и доктора, должны были войти шесть человек.
Летящее Перо первым опустил руку в берет и, развернув бумажку, заплясал и запел от радости. Повезло также Курапье, Нику, Ле Герну, Констану Гиньяру и Дюма. Последний захватил с собой карабин, подарок доктора.
Провизии взяли на пятнадцать дней: галеты, мясные консервы, кофе, чай, сушеную рыбу для собак и спирт для горелки, на которой готовили пищу. На сани погрузили также спальные мешки и палатки, по полному комплекту запасной одежды для каждого и по паре знаменитых гренландских сапог, не пропускающих воду.
Все это аккуратно упаковали в водонепроницаемые мешки и крепко привязали к саням.
Собаки, почуяв волю, так рванулись, что едва не лопнула упряжь, но Угиук ударом кнута быстро умерил их пыл.
Ле Герн и Летящее Перо тоже справились со своими упряжками — учеба у эскимоса не прошла даром. Впрочем, собаки и сами скоро устали. Путь был трудный, поклажа тяжелая. Парижанин пошутил, что управление проселочными дорогами здесь плохо заботится о путях сообщения.
— Я предпочел бы очутиться в аду, — вдруг заявил он.
— Почему? — насторожился Курапье, как всегда ожидавший подвоха.
— Взгляни на эту мостовую!
— Какую еще мостовую? — удивился нормандец.
— Сейчас объясню. Слушай внимательно. Говорят, что дорога в ад вымощена благими намерениями, так неужели мои сани скользили бы там по гладкой дороге хуже, чем здесь, где со всех сторон торчат льдины и на каждом шагу лужи, полные талого снега?!
