— Посмотрим, что ты предложишь! — сказал Дюма, почуяв подвох.
— Капитан велел тебе переменить одежду, пропитанную вкуснейшим соусом.
— Ну и что?
— Опусти ее в котел, и получится превосходный суп, ароматный и наваристый.
— Иди ты к чертям, парижанин, смотри, дождешься у меня!
— Отказываешься? Ну как хочешь, мой Ватель![56]
— Чертов мошенник, как ты меня обозвал?
— Вателем. Так звали знаменитого повара. Сейчас его уже нет в живых. Значит, отказываешься угостить лакомством товарищей?
— Берегись, мальчишка!
— Жаль, добро пропадает! Пусть хоть мои собачки воспользуются! Пойдем, они с удовольствием оближут тебя! Знаешь, как отчистят одежду!
— Катись ты со своими паршивыми собаками!
— Вы не любите животных, месье Дюма. Нехорошо! Когда вернемся, я сообщу об этом в Общество друзей животных, и вы не получите медали!.. А собачек своих на вас натравлю.
Взбешенный шутками парижанина, кок убежал, погрозив ему кулаком и досадуя, что потерял время на дурацкие разговоры.
Пока Тартарен переодевался и готовил на скорую руку завтрак, капитан с доктором, воодушевленные победой, вели разговор о дальнейшем пути.
Одобряя все намерения и планы капитана, доктор, однако, не мог понять, почему тот так спешит.
— А мой соперник… Вы думаете, он будет медлить?.. Я знаю немецкое упорство, он сделает все, чтобы опередить меня.
— Но ведь нельзя совершить невозможное, на его пути те же препятствия, что и на вашем.
— Я должен его обогнать, хоть на расстояние в несколько минут, четверть градуса[57], должен показать превосходство, как делает хороший игрок!
— А если он пошел другим путем, следуя, как истинный немец, рекомендациям покойного Петерсона?
— Это было бы для нас счастьем, потому что на этом пути он обязательно потерпит поражение.
— Вы уверены?
— Доказательством тому — опыт исследований, предпринятых за последние сто лет… Он достался дорогой ценой. Передо мной тоже был выбор: путь между Гренландией и Новой Землей, который называют путем на Шпицберген, и путь через пролив Смит, расположенный на севере Баффинова залива.
Я добросовестно изучил все, что касается этих двух путей, и, не колеблясь, выбрал второй, тот, которым мы следуем. И вот почему: начиная с тысяча пятьсот девяносто пятого года, все экспедиции, после Баренца, которые пошли по первому пути, достигли только восьмидесятого градуса, двигаться дальше им помешали тяжелые льды, плывущие на юг.
— Совершенно верно, даже в самые благоприятные годы никто не прошел дальше, чем на сто миль от восьмидесятого градуса к северу.
