— А что я? — сказал Кирилл. — Мне по хрен. Хоть с Дедом Пахомом.
— Ой, да ладно, — пропела Инна. — Ну, клеится она к Борщу, и что?
— Он не Борщ! Он, в рот ему лягушку, ходячий псевдоним Марк Резкий, — недружелюбно пробормотал Кирилл. — Нет, девушки, пора мне идти… на холодное жёсткое холостяцкое ложе. Ты слышишь, Вика? Я по глазам вижу, что ты взволнована. В тебе уже зашевелилось сострадание?
— Это у тебя кое-что зашевелилось, — ответила Вика.
— Как зашевелилось, так и отшевелится, — вставила Инна.
— Ну, уж нет! — Кирилла сегодня несло. — Это самое… будет последним, чем я шевельну, покидая сей яростный мир. Я буду способен на любовь до последнего содрогания бренной оболочки.
— Что-то мало нас сегодня, — задумчиво сказала вошедшая Оксана.
— Так ить, матушка! Время-то позднее! Которые путёвые — давно уже по домам и по барам разбрелись.
— Ой, ты разбредёшься… на твою-то зарплату.
Кирилл помрачнел.
— Ты ударила меня по самому больному месту. Можно сказать, плюнула в душу и ногой растёрла… морда ты бессовестная, басурманская.
Прозвище "басурманка" с год назад приклеилось к Оксане, когда, после интервью с архиепископом, на укоризненное замечание архипастыря, мол, курить православной девушке должно быть неприлично, Оксана, невинно хлопая ресничками, созналась в том, что она — некрещёная, склонная к атеизму дамочка со стервозным характером.
— Не душа в тебе, Оксана, а пар один, — мрачно сказал разобиженный Кирилл. — Одно слово — нехристь.
— Парфёнов, на НТВ, говорят, пятьдесят тысяч баксов в месяц имел, — забубнили в углу.
— И что? Ершов, говорят, на выборах триста снял…
— Не триста, а двести восемьдесят. Зелёными.
— Так он тебе лично и поручил… посчитать. Слюни подбери, журка!
— Не мешай мне завидовать и наполняться ядом классовой ненависти.
Словом, всё сегодня было, как обычно по пятницам, только не так весело. Вчера все основательно наклюкались и сегодня, с бодуна, не веселило ни пиво, ни водка. "Ничего, зато голова перестала болеть", - подумала Вика.
Разговор шёл вяло. Архивариус Инна, зевая, уже осведомилась у Тараса, не собирается ли он сидеть здесь до утра, — ей нужно было взять у него две архивных кассеты и закрыть, наконец, помещение архива. Тарас поклялся, что ему остались сущие пустяки, и застенчиво улыбнулся в бороду.
Полчаса назад к ним заглянула Леночка-гримёр (сама она всё-таки предпочитала термин "визажист") и наскоро попрощалась со всеми. Сегодня она не оставалась на эфир, потому что завтра с утра субботы должна была прийти к 7-30 гримировать Алёнку для записи "Сказок на ночь от Алёнушки" и сидеть ей лишних полчаса совершенно не хотелось. Обещал вернуться Олежек с Земляникой и Кузей, да что-то их не было до сих пор. Впрочем, завтра они собирались на рыбалку — чёрта ли им сегодня здесь отсиживать?
