Ближе к вечеру свекровь многозначительно усадила Лаги пить чай.
— Видела я недавно один сон, — заговорила свекровь по-русски. — Про Юсуфа. Что страдал по ночам болезнью, которую ты от меня скрывала. Так это?!
Лаги молча уставилась в дымящуюся пиалу.
Нас родилось три брата Боруховых; младшего, Гаррика, вы уже видели в машине. А со старшим произошло такое, что он попал работать в цирк. Представьте, когда отец об этом узнал, долго смотрел на свои руки и целый день ничего не мог есть. Брат в школе был отличником по биологии, все боялись, что он решит стать биологом и резать животных. А он вместо этого решил их дрессировать. От него стало пахнуть клеткой. Родители в ужасе. Потом его прикрепили к слонам, стали увозить на гастроли.
Он часто брал меня к себе на работу, он на целых пятнадцать лет старше, между нами еще сестра, но она сейчас замужем. Меня там даже научили жонглировать двумя предметами. Можете поверить, это был выдающийся цирк, одни имена чего стоят: Кваренги, Мишель… Мишель — это цирковое имя брата, по паспорту он Миша. У него был номер, который стал ну просто любимцем публики: слоненок бегал по сцене, а на спине у него были прикреплены разноцветные крылышки. Такой слоненок, умнее собаки — а сколько грации, кокетства — не поверите! Летал по сцене, прыгал через все что надо, и главное — эти крылышки, такая искра фантазии!
Я почти не могу говорить, что произошло дальше.
Пожар. Ночью. Такой, что даже в областной газете… Писали, что удалось спасти какую-то редкую змею, которую я даже в глаза не помню. И все. Знаете, что я вижу? Слоненок носится по клетке, крылья уже горят. От ужаса он выполняет все-все номера, которым его учили, а его никто не хвалит и не спасает; вокруг горят другие животные. Знаете, что я еще вижу, когда мне бывает плохо? Как под утро на крематорий, в который превратился цирк, приходит брат, садится на корточки и сходит с ума.
Лаги стояла возле громыхающей раковины, в третий раз перемывая чистую банку из-под нишалды. Чувствовала себя как партизан после допроса. Правда, партизан после допроса не заставляли еще перемывать посуду.
В клетке. Снова в клетке. Что же не радуешься, не целуешь железные прутья? Впрочем… Еще успеешь. Красота спасет мир, упрекнул ее Рафаэль. А кто спасет красоту? Кто спасет это лицо, которое друзья фотографировали — не могли нафотографироваться, эти руки? Рабыня для свекрови, служанка для сына, кукла для мужа…
С улицы вернулась пыльная свекровь.
