Презент | страница 6
— Обкормил совсем ребёнок! — сказал татарин. — Глупый твоя голова! Ему молока давай! Мал совсем.
Спасибо, красноармейцы помогали. Они свешивали головы в вагоны и кричали пассажирам:
— Товарищи-граждане, молока не найдётся?
— Чего? — удивлялись в вагонах. — Да на что вам молоко?
— Для прокормления дикого медвежьего дитёнка как пострадавшего от стихийного бедствия и войны. Которые с молоком, окажите помощь по силе возможности, как беспризорному…
Мешочники не верили. Тогда солдаты привязывали папаху и на ремнях спускали в окно. Медвежонок рычал, пассажиры удивлялись. И какой-нибудь запасливый старичок с корзинкой или тётка, вся укутанная платками, доставали из фанерного чемодана бутылку.
— Вот, — говорили они. — Чего война понаделала! Медведи и те по дорогам маются!
А медвежонок Презент впивался в тряпочную соску и мгновенно выдувал всю бутылку. Потом он вытягивал губы дудочкой, радостно чмокал и засыпал, забившись в папаху. Харлампия он считал медведицей, а папаху — берлогой. Чем казался ему поезд и красноармейцы? Не знаю! Может быть, лесом, в котором шумит ветер. А может, ещё чем. Только ни солдат, ни поезда он не боялся.
7
Добирался мой дед домой три недели. Презент хоть и кормился плохо, а подрос и руки Харлампию оттягивал, а сам идти не желал. Шестьдесят вёрст, что отделяли наш хутор от станции, казак прошёл за день и поздно вечером постучался в ставень родного дома. Жена Харлампия испуганно глянула в темноту окошка, ахнула и кинулась отворять.
Девчонки заревели, увидав бородатого человека в прожжённой шинели, с грязной повязкой на голове. А он блаженно улыбался и приговаривал:
— Да что вы? Что вы? Доченьки мои, золотые! Отвыкли! Батьку не узнали?
— Какой ты нам батька! — рассудительно сказала пятилетняя Катька. — Наш батька на войне! Воюет!
— Всё! — сказал Харлампий, садясь на порог и стягивая сапоги. — Отвоевался!
Осторожно, как по льду, подошёл он к люльке, где качался и чмокал губами во сне крошечный мальчишка.
— Вона! — залюбовался он. — Беленький какой! В нашу породу.
Он присел на кровать рядом с колыбелью, качнул её раз, другой и вдруг запел тихонько, хриплым, сорванным от команд на морозе голосом, мучительно припоминая слова песни, которую пела ему в детстве мать:
— Не гуди так! — остановила его Катька. — Ты его напугаешь…
Она слезла с печи, деловито прошлёпала босыми ногами по половицам и, заглянув в люльку, сказала:
