Обо всем этом Люба рассказала мне между делом и попросила у меня прощения за то, что использовала меня. Я так же между делом простил ее. Честно говоря, меня это не трогает.
В-третьих, приходил Рустем. О, это надо было видеть. Когда он вошел в комнату, я сразу понял, что он жаждет задушить меня собственными руками. Hо пришел он не за этим.
Он пришел извиняться и попытаться уладить все без привлечения суда. Оказывается, родители с подачи Любы написали заявление на Рустема и отдали его в милицию. Рустем, разумеется, тут же узнал об этом. Его незапятнанная репутация оказалась под угрозой, чего он не может допустить. И вот, вуаля, он здесь и выдавливает из себя непривычные для него слова. Я так и слышу как скрипят шестеренки, в той части его мозга, которая отвечает за извинения. Давно не смазывал, придурок?
Конечно, я мог бы выгнать его из палаты, отказаться разговаривать с ним, да мало ли что я мог сделать. Hо я добился своего, зачем мстить дальше? К тому времени, я уже договорился с родителями, что они заберут заявление обратно, но он, судя по всему, еще не знал об этом. Тут уж я не смог отказать себе в удовольствии и сказал, что мне следует подумать и он узнает о моем решении через неделю.
Во время беседы мы ни разу не упомянули Галю. Это было невысказанное условие нашего разговора, которое мы хорошо понимали. Разговор был сугубо между нами и касался только нас.
Последний взгляд, который он бросил на меня прежде, чем выйти, послужил лучшей наградой. Мы квиты, Рустем. Квиты в той войне, о которой ты не имел понятия все это время. Ты был неважный соперник и недалекий захватчик. Сайонара, ублюдок.
В-четвертых, приходила Галя. Я прогнал ее прочь и больше не видел ее. Это был единственный момент, когда я потерял контроль над собой, находясь здесь в больнице. Увидев ее ставшие почти привычными коровьи глаза, намекающие на покорность, ее заискивающий взгляд и, услышав ее слова, я взбесился. Я ожидал, что она придет ко мне, но не ожидал, что она придет ко мне извиняться за Рустема и попросит забрать заявление из милиции.
Мне казалось, что я захлебнусь от ярости. Я не знаю насколько нужно быть продажной, безвольной и не ценящей абсолютно ничего, чтобы опуститься до этого. После всего, что она мне говорила. После всего, что она пережила.
Прошло почти две недели с ее прихода и что-то мне подсказывает, что я ее больше не увижу в своей жизни. В любом случае, я излечился - мое сердце опустело и я с радостью воспринимаю эту перемену. Жаль только, что путь к этому излечению оказался столь долгим. Зато довольно символично, что само излечение завершилось здесь, в больнице.
