Глава 5. «Иосиф же был красив станом и красив лицом…»
На четвертый день пребывания гостей в поместье было решено отправиться на пикник. Мистер же Доран накануне вечером направился в свой приход — по делам. Возвратился он в опустевший Хеммондсхолл около полудня, узнав у лакея, что милорд с гостями ещё не вернулся, поднялся по ступеням и в изумлении остановился у входа. Из гостиной ползли, точно огненные змейки, странные звуки. Доран, вслушавшись, понял, что звучит скрипичная мелодия, четырехтактная, в которой звуки языков пламени танцевали в четырех стихиях, misterioso, spirituoso agitato, imperioso, con calore волнуя воздух, испаряя воду и выжигая землю, вовлекая слушавшего в дикий пламенный хоровод сильфид и эльфов, в пляску кобольдов и домовых, затягивая его в тёмные бездны адских гротов и провалы ущелий чистилища… Гамельнский крысолов заманивал в озеро крыс, злая ведьма путала следы у развилки дорог, чёрный колдун творил заклинания… Резкий аккорд оборвал мелодию, но мгновение спустя снова звуки потекли снова. Теперь высокий чистый звук grazioso имитировал хорал, но голос скрипки был одинок, горестен и надрывен. Мелодия religioso е quieto перешла в горестное lagrimoso — и затихла. Вопль души человеческой тщетно взывал к Небу… Мастерство рук, творящих это, поражало. Мелодия не смолкла, но плавно перетекла вдруг во что-то серое, обыденное и многократно обыгранное, кажется, в старинный контрданс, бесконечный и механический, словно звучащий из заведённой музыкальной шкатулки. Теперь казалось, что скрипач просто пробует скрипку, прислушиваясь к звучанию.
Доран вошёл в холл и, миновав его, заглянул в гостиную.
Около стола, опустив на пол саквояж и задумчиво извлекая из струн оставленной накануне на комоде мистером Стэнтоном скрипки эти поразительные звуки, стоял молодой человек. «Иосиф же был красив станом и красив лицом…» Лапидарная в своей простоте библейская фраза безотчетно всплыла в мозгу Дорана.
Бледная матовость лица молодого мужчины усиливалась чёрными волосами и столь же чёрными глазами, огромными и словно полусонными, чья величина усугублялась изящным абрисом тяжёлых век и плавным изгибом тёмных бровей. Мягко очерченные губы и тонкий благородный профиль притягивали взгляд. Доран понял, что это Кристиан Коркоран и согласился, что уж на этот счёт его не обманули: приезжий обладал необычайно утончённой, тревожащей душу и изумляющей красотой, причём красотой, не допускавшей разноречивых мнений и споров. Но Доран изумился ещё больше, заметив руки гостя Хеммондсхолла, державшие скрипку. Такие руки он видел лишь однажды, на храмовой росписи старой итальянской часовни в Беневенто, то были руки ангела предрассветной грёзы, ускользающей и невозвратной. Пальцы, бледные и гладкие, венчались ониксовыми ногтями, запястья, точно выточенные из слоновой кости, кисти казались излишне утончёнными для мужчины.
