В эту минуту, вздымая тучу пыли, к ним приблизился верховой.
— Что случилось, Чучен?
— Приехали господа из страхового общества и дожидаются вас!
— Ах, как некстати! — с досадой сказал Паскалопол. Немного подумав, помещик оставил Феликса и Отилию на попечение верхового и, сев на его лошадь, рысью поехал в усадьбу.
Отилия не собиралась отказываться от своей затеи и, стащив с ног чулки, вошла в воду.
— Мне нравится Паскалопол, — сказала она как будто про себя, — он такой милый, светский человек, а вот на сеновал не захотел взобраться.
Приподняв платье до колен, Отилия пошла по той стороне пруда, где вода была чище, и так настойчиво звала Феликса, что ради нее он тоже разулся и вошел в воду. Человек, стоявший рядом с бричкой, улыбаясь, указывал им безопасные места.
— Если вода спокойна, в сильную жару люди приходят сюда купаться.
Взглянув на Отилию, Феликс испугался, не осенила ли ее идея раздеться и выкупаться. Но время бежало быстро, близились сумерки, пора было возвращаться, покинув доносившийся из пруда хор водяных флейт.
Во время ужина все чувствовали себя несколько неловко, так как за столом присутствовали три незнакомых человека, приехавшие по поводу страхования зернохранилищ от пожара и наводнения. Нетрудно было заметить, что помещик предпочел бы спокойно беседовать с Отилией. Приезжие вели разговор только о делах. После ужина Паскалопол, взглядом попросив извинения, ушел вместе с этими тремя людьми в контору, где они горячо заспорили.
— Феликс, пойдем к стогам, — сказала Отилия, беря юношу под руку.
И не дожидаясь его ответа, помахала, проходя мимо конторы, Паскалополу и повела Феликса к двери. Они прошли через фруктовый сад, темный и мрачный, точно кладбище. Но поле было залито лунным светом, и когда они миновали сараи, скирды предстали перед ними подобно огромным могильным курганам. Отилия нетерпеливо бросилась вперед, и Феликс услышал шорох сухого сена и зов: «Сюда, сюда!» Над скирдой в нимбе лунного света появилась голова девушки. Феликс и Отилия легли на спину, подложив под голову руки, и устремили взгляд в небо. Тишину нарушал лишь собачий лай, то приближавшийся, то замиравший вдали, да разноголосое стрекотанье кузнечиков. Сначала слух не улавливал ничего, кроме еле слышного скрипа, потом начинал различать бесчисленные вариации трескотни, узнавать сигналы и ответы, паузы, разнообразные тоны. Один звук возникал будто у самого уха, другой глухо отвечал из глубины земли. Когда привыкаешь к монотонному, как тиканье часов, стрекотанью, перестаешь замечать его, но если очень внимательно прислушаться, оно кажется оглушительным. Словно повинуясь каким-то магическим законам, звездная россыпь на небе непрерывно изменялась, как изменяются тонкие узоры мыльной пены. В этом непрекращающемся таинственном кипении одни звезды мерцали ярче, другие гасли. Молодые люди не видели земли, они точно плыли на корабле по воздуху. Душа Феликса преисполнилась какого-то неизъяснимого спокойствия, словно он уже отделился от земли. И в это воздушное путешествие он взял с собой и Отилию. Девушка, лежа рядом, тоже молча созерцала небо, и Феликс подумал, что она уснула. Но Отилия внезапно коснулась его руки и сказала:
